Бабушка угощает нас яйцами, молоком, обжаренным картофелем, к которому она добавляет жир из консервных банок, приобретенных ею в обмен. Сегодня она выпекла темные булочки из ржаной муки, заминающиеся, тягучие и несоленые. Однако они тотчас же приходятся по вкусу, когда ты макаешь их в сметану, которую тебе подносят. Бабушка маленькая и резвая. У нее голубые глаза на широком (татарская примесь) лице. Время от времени она говорит «хорошо» и удивленно качает головой. Это «прекрасно и хорошо», видимо, относится к Флайсснеру и ко мне. От изумления нашим добрым отношением, которое представляет собой заурядное человеческое поведение, можно сделать вывод, что нас представляли людям как сущих чертей. (Очень многие немцы и их союзники и показали себя как черти. Такого геноцида здесь не было со времен монголо-татар, а также карателей времен Гражданской войны. – Ред.) Старик, муж бабушки, высокомерно пожимает плечами всякий раз, когда она восклицает «хорошо», будто этим ему хочется сказать: ведь об этом я всегда знал. Он понимает по-немецки и время от времени изрекает словцо на саксонском диалекте. Во время Первой мировой войны он провел два года в качестве военнопленного в хозяйстве одного крестьянина вблизи Лейпцига.

Однако в наилучшем положении оказывается в этом доме 9-летняя Марфа. Милый, смышленый ребенок. Золотистые волосы, причесанные на пробор в центре, голубые большие глаза на узком, овальном лице, взгляд внимательный и обеспокоенный. Она хорошо сложена и обещает стать красавицей. По сравнению с болтливым рвением, с которым нас встречают люди, у нее тихая, взвешенная и даже высокомерная манера разговора. С момента нашего прибытия она все взяла в свои руки, ее прекрасные глаза предугадывают по губам пожелания людей, говорящих по-немецки. Она направила нас в хорошую комнату и побуждает взволнованную, при этом постоянно нерешительную бабушку к тому, чтобы та предпринимала необходимые меры.

Я испытал, однако, небольшое потрясение, когда увидел сегодня вечером, как сидит, скорчившись в клубок, очаровательная маленькая принцесса перед бабушкой на пороге и старуха ищет у нее в очаровательных золотистых волосах вшей. Однако это относится к обычным сценам «отсталости». Если понимать все буквально, то это характеризует не чужой край, дикое начало, а эпизод из нашего собственного прошлого. И мы знаем, что миннезингеру[24], который с нетерпением ждал в средневековых миниатюрах высокую даму, она могла оказать такую же любезность». (Автор преувеличивает временную дистанцию и уровень гигиены немцев. Славяне, с их парными банями, всегда были чистоплотными. Завшивленность местного населения – следствие разрухи, а разруха – оккупации. Фронтовики же вспоминают, что завшивленности немцев не было предела и переночевать в отбитом у немцев блиндаже – гарантия педикулеза. Автор – редкое исключение, чуть что – окунает чресла и гениталии в питьевые источники. – Ред.)

В сенях, рядом с дверью, у стены, размещена ручная мельница. Две девушки вращают правой рукой жернов, при этом одна из них левой рукой засыпает зерно из мешка в мельницу. В связи с тем, что сюда приходят ежедневно разные девушки, можно предположить, что мельницу используют многие хозяйства.

Наша комната, которая выглядела сначала так ужасно, стала уютной. Свежепобеленные стены сверкают яркой белизной, пол стал приятного оливково-зеленого цвета. Мяту убрали, но аромат остался. На столе, который мы отодвинули к окну, стоит в жестяной банке с землей вечнозеленое растение, на котором горят яркие цветки. Туда я поместил еще несколько стеблей живокости[25]. Цветки стоят в сырой почве, как в воде. Когда наши взоры устремлялись наружу, был невольно обнаружен похожий синий цвет, нежный и яркий, который виднеется на церкви, возвышающейся вдали над домами. Купола, один массивный посередине и меньшие изящные луковицы по сторонам, выкрашены синей краской, и они гармонируют в полдень с ослепительным фоном, который образует крутой меловой берег на другой стороне реки. Каменная церковь стоит в центре города. Вокруг центра и до нашего домика располагается бесчисленное множество глиняных лачуг. Бесцветное однообразие соломенных крыш. Голые глинистые и песчаные склоны, тихо вздымающиеся в слабом мерцающем свете. Силуэт церкви также растворяется в общей дымке, в результате чего купола над ней плывут на меня на всех парусах, словно сказочные корабли. В проеме окна, рядом с цветками в жестяной банке, большой подсолнух, огонь которого полыхает на легком полуденном ветру.

До сих пор это была аморфная даль, бесформенное пространство, которое окружало меня в этой стране. Затем эта внешняя среда превратилась в моем сознании в щедрую и богатую плодоносную страну. Тут впервые дает о себе знать то, что воспринимается нами так живописно: когда из затухающих тонов, оттенков, из бедности и ветхости пробуждается сияющее начало.

Сегодня сразу после обеда перед нашим уже полностью занятым домиком (в котором проживают два старика, их дочь, Марфа, грудной ребенок, Флайсснер и я) остановилась телега с беженцами, которую тащат волы. Телега была целиком нагружена их пожитками. Из нее вышли трое: старая женщина, крепкая молодая женщина и 8-летняя девочка, темноглазая, изящная, с бойким южным темпераментом – в своей детской прелести она не уступала тихой белокурой Марфе. Когда шла разгрузка, рабочие волы, животные легкой, но продуктивной породы, учащенно дышали открытым ртом, высунув язык, как охотничья собака.

В ходе изнурительных бесед на немецком, французском и русском языках и с помощью небольшого словаря для военнослужащих мне удалось узнать кое-что о вновь прибывших лицах и их судьбах.

Молодую женщину зовут Таня. Она пианистка из Москвы. В концертах она выступала в качестве аккомпаниатора певцов, зарабатывала, впрочем, себе на жизнь давая также уроки. Она также научилась пению в консерватории. Ее муж вот уже два года проживает в Средней Азии, где в качестве биолога принимает участие в работе научной экспедиции. Ее московский дом стал жертвой авианалета, и пианино было разбито. Затем вместе со своей маленькой дочерью она была эвакуирована в Ровеньки. Однако и здесь бомба попала в ее дом, и она спаслась буквально чудом. Когда немцы подошли ближе, она пыталась бежать на восток с пожилой матерью и ребенком, однако вскоре в результате нашего наступления (с севера, из района Воронежа, в направлении на юго-восток и юг, отсекающего восточный Донбасс, в том числе и Ровеньки) была вынуждена вернуться обратно. Теперь наши жильцы, с которыми мы подружились, должны предоставить им ночлег.

Отец пианистки умер. До революции он был агрономом в одном крупном землевладении. Седовласая мать пианистки, выдержанная женщина, располагает к благоговению. Она и сегодня пользуется уважением, проявляет власть в отношении других людей и несет ответственность за них.