Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В высших британских кругах витали мрачные опасения. Даже если страна напряжет до предела все свои ресурсы, ей потребуется много месяцев, чтобы восполнить материальные потери, понесенные в Дюнкерке. А если тем временем Германия вторгнется, что можно будет ей противопоставить? Весьма немногое. Конечно, были войска местной самообороны, численностью в миллион, но плохо обученные и плохо вооруженные. Многие из людей не имели ни формы, ни оружия, ни даже винтовок. Отставные офицеры были заняты чисткой и смазкой своих старых испытанных «веблеев»[66]. Готовились даже пики и дробовики. Какого сорта сопротивление можно было оказать отлично обученным и опытным немецким парашютно-десантным и перебрасываемым по воздуху частям, если бы они появились?
Но чем более отчаянной становилась ситуация, тем большей была потребность в действиях, граждане страны сплотились перед лицом опасности. Чтобы исключить любые возможности приземления врага, в землю вбивались столбы. Нагромождались груды камней. Сооружались бетонные блоки. Устанавливалась колючая проволока. Во всех районах страны были убраны столбы с указателями. Даже прекрасные английские поля для гольфа были перекопаны, а сельские дома с помощью мешков с песком превращены в маленькие крепости. Все имевшиеся пушки были выдвинуты на позиции, и точки бетонных бункеров усыпали страну. Матери с детьми были эвакуированы, а рабочие на предприятиях, мужчины и женщины, работали по двенадцать и четырнадцать часов в день, выпуская оружие, в котором срочно нуждалась страна. Франция была разгромлена. Теперь немцы могли появиться в любой день — и они не должны были одержать легкую победу…
В воздухе стали слышаться звуки самолетов, особые и все более зловещие звуки, и периодически начали завывать предупреждающие сирены. Рабочие на фермах, однако, продолжали свою работу на полях, а в городах рабочие на заводах оставались у своих станков.
Постепенно система обороны начала приобретать форму. Вдоль южного и юго-восточного побережья возникли оборонительные сооружения, тянувшиеся в глубь страны до полутораста километров. Затем была создана противотанковая оборона, а позади располагались основные британские резервы — все еще мало отвечающие требованиям, — которые можно было перебросить в любую угрожающую точку. Месяцы тяжелой работы превратили английскую сельскую местность в сносное подобие ежа.
В те ужасные недели июля британский Кабинет[67] и Имперский генеральный штаб поняли, что теперь только военно-воздушные силы могли вести боевые действия. Эйр-маршал Доудинг[68], глава истребительного командования[69], произвел расчеты, которые вызывали беспокойство. Только за один-единственный день в мае Королевские ВВС потеряли 67 самолетов. Это было во время отчаянной попытки остановить немецкий прорыв около Седана[70]. Всего же из 474 машины уже было потеряно 268. Если бы так продолжалось и далее, английская истребительная авиация была бы значительно ослаблена. Подобная мысль была подобна глыбе льда в животе. И тем не менее французы требовали все больше английских истребителей и бомбардировщиков. Это было понятно, но… Доудинга спросили, сколько ему нужно истребительных эскадрилий, чтобы защитить Великобританию от люфтваффе. «По крайней мере двадцать пять, — ответил он. — С меньшим количеством мы потерпим поражение».
Тогда британский Военный кабинет решил, что независимо от того, что произойдет, и независимо от того, как отчаянно будут просить французы, эти двадцать пять эскадрилий должны держаться в резерве для собственной обороны Англии. Это было решение, которое казалось французам эгоистичным, близоруким и почти предательским, малопонятное им решение, которое всегда осуждалось во Франции. Но последующий ход войны показал, что оно было дальновидным и правильным.
Затем на материке были тягостные встречи с французами. Фоном всех переговоров стал невысказанный упрек: «Вы имеете самолеты и могли бы помочь нам. Но вы не будете. Вы покидаете нас в беде в критический момент».
16 мая во Францию были посланы десять эскадрилий, каждая из двенадцати самолетов, но едва прошел месяц, как французы потребовали еще больше. 11 июня в замке Бриар около Орлеана состоялась наводившая тоску конференция. От Англии были сам Черчилль, Иден[71], генерал Дилл, начальник Имперского генерального штаба, и генерал Исмей, Францию же представляли Рейно[72], маршал Петен[73], французский главнокомандующий Вейган, генерал Вильмен и молодой генерал по фамилии де Голль[74]. Немцы уже были у ворот Парижа. То, что говорил Черчилль, звучало ужасно для ушей французов. В сущности, это было то, что он позже должен был сказать своим соотечественникам. Париж необходимо оборонять, район за районом, улицу за улицей, дом за домом. Он процитировал Клемансо[75]: «Я буду сражаться перед Парижем, в Париже и позади Парижа».
— Да, — грустно согласился Петен, — он говорил это.
Но он заметил, что в те дни Франция имела в резерве шестьдесят дивизий. Сегодня же она не имела ни одной. И тогда на линии фронта были еще шестьдесят британских дивизий. Сегодня же, даже если бы Париж превратился в руины, это не имело бы никакого значения для результата всей кампании.
А затем генерал Вейган решительно затронул болезненную проблему: Франция нуждалась в самолетах, английских истребителях, и нуждалась в них немедленно. Это был главный вопрос, и теперь наступил решающий момент. Было бы ошибкой оставить в бездействии в Англии даже одну эскадрилью, когда она могла сражаться во Франции.
Все глаза обратились к Черчиллю, но тот никак не отреагировал. Для него этот момент не был решающим. Он наступит, когда Гитлер решит бросить люфтваффе против Англии. Если то сражение будет выиграно, тогда все, что теперь казалось потерянным, могло быть отыграно. Но оно не могло быть выиграно без тех минимальных 25 эскадрилий, затребованных Доудингом. Англия должна держать их наготове, несмотря ни на что.
Между тем он предложил, чтобы Франция продолжала сражаться. За исключением де Голля, все остальные неопределенно пожали плечами. Вейган был особенно настроен против бесполезного кровопролития, и его голос дрожал, когда он рассказывал о тяжелом положении французов на дорогах в зоне боев.
На следующий день конференция продолжилась. Рейно вернулся к наступательной тактике и потребовал по крайней мере еще пять английских эскадрилий. Вейган потребовал бомбардировщики. На все это Черчилль с готовностью пообещал, что Военный кабинет рассмотрит этот