Для насильников, аферистов-самозванцев и армейских казнокрадов могли использоваться обычные «мирные» статьи Уголовного кодекса.

— Кто мог отменить приговор трибунала или повлиять на него?

— Командующий фронтом имел по закону право отменить приговор, даже расстрельный. А предавать офицера суду трибунала или нет — решение находилось во власти ВС армии. Тут было много нюансов.

Примеры приведу позже, когда коснемся конкретных случаев.

Если Военный совет армии не согласился с преданием суду, то наказание ограничивалось только дисциплинарными мерами согласно Уставу РККА.

И еще одна деталь: член ВС армии имел право лично дать армейской прокуратуре указание начать расследование по тому или иному происшествию или преступлению.

Кстати, любой расстрельный приговор «на старших офицеров» утверждался только санкцией Военного совета фронта. Приговоренный к «высшей мере социальной защиты» имел право лично написать кассационную жалобу и просить изменения приговора.

— До приказа № 227 и приказа наркома обороны № 298 — «Положение о штрафных частях» осужденные военнослужащие отправлялись отсиживать срока заключения в лагеря?

— До лета 1942 года осужденных за воинские преступления к различным срокам заключения нередко отправляли в ИТЛ (исправительные трудовые лагеря), но потом трибуналам разрешили более масштабно использовать примечание № 2 к статье 28 УК РСФСР. Это примечание давало трибуналам право заменить меру наказания, указанную в статье, направлением на фронт, в штрафные подразделения, причем гибель в бою или ранение влекло за собой снятие судимости (что являлось стимулом для осужденных). Для многих это «примечание» было спасительной соломинкой и давало возможность не только остаться в живых, но и смыть с себя позор и клеймо преступника, ведь по существующему положению срок мог быть полностью аннулирован и судимость снята, если человек в последующем достойно проявил себя в боях с противником и был ранен. Но в 1941 году на эту 28-ю статью с примечанием № 2 в трибуналах не особо смотрели, и расстрельные приговоры, приведенные в исполнение, были нередки…

Когда в 1941 году поток дезертиров, паникеров, беглецов с поля боя был огромен, то трибуналы штамповали приговоры, как на конвейере.

Расскажу потом, как это было. Но все признавали, что страх перед наказанием в трибунале в большой мере способствовал тому, что передовые части перестали «драпать», а стали биться до последнего патрона, удерживая позиции.

Но позже, в 1942 году, цена человеческой жизни снова возросла от уровня «ноль», и трибуналы уже не работали по шаблону «война все спишет».

Когда вышли приказы № 227 и № 298, подавляющее число осужденных по суду трибунала за воинские и уголовные преступления направлялось в штрафные части, а не за колючую проволоку или к стенке.

С того момента армейские трибуналы фактически вообще прекратили «сажать за решетку». Три основных варианта приговора: штрафная, расстрел или оправдание.

Самая главная фраза в приказе № 227 была следующей: «Дальнейшее отступление является преступным». От нее и «начинали плясать»… Армия была поставлена перед четкими гранями, всем объяснили «новый порядок»: отошел с позиций без приказа — трус и предатель, сдался в плен целым и невредимым, бросил оружие и поднял руки вверх — изменник, геройски погиб в бою, сражаясь, как подобает настоящему солдату, — вечная память павшим в боях за Родину.

Иначе бы войну проиграли…

— Во время вашей службы в должности секретаря трибунала какой период был самым тяжелым?

— Летние и осенние бои 1942 года на Северном Кавказе. Там вообще творилось нечто позорное и невообразимое. Части бегут в панике, их останавливают заградотряды, на месте из отступающих формируют заслоны и новые подразделения, а через несколько часов та же страшная картина повторяется вновь, все снова бегут в тыл уже при первых немецких выстрелах. Полное разложение личного состава, во многих полках боевой дух был равен нулю. Один раз поехали на передовую, планировалось выездное заседание трибунала, а навстречу нам толпами драпают без оглядки красноармейцы. С нами был начальник особого отдела армии, еврей, кстати, фамилия его была Гольдберг, так он вырвал у солдата из взвода охраны из рук автомат и бросился наперерез толпе бегущих. Остановил, развернул их назад и повел отбивать оставленные позиции. На оборону Кавказа прислали множество ненадежных частей, национальные «кавказские» дивизии. Грузины еще как-то держались, а остальные части из нацменов просто без боя откатывались назад или разбегались. На моих глазах пришло пополнение — дивизия из Средней Азии, укомплектованная «местным азиатским» контингентом во время формировки. Дивизия шла к фронту, на привалах узбеки жгли костры, так немцы их сразу «накрывали» авиацией и многих побили при бомбежках.

А еще через сутки санбат дивизии был забит «самострелами». Те, кто поумнее, стреляли с расстояния, по уговору, земляк в земляка, а в основном у всех ранение в левую руку и следы порохового ожога. Командование дивизии не могло ничего поделать. Там трибуналу работы хватило через край. Случаи вопиющие, дикие. Заводят очередного, обвиняется в убийстве своего товарища-красноармейца. Оказывается, у них был договор: стрелять друг другу по конечностям, так у этого «снайпера» рука дрогнула, и он своего «подельника» сдуру пристрелил… Поехали дальше, в Грозный, война совсем рядом, а в аулах играют свадьбы, все немцев ждут, говорят об этом вслух, не скрывая радости. Грозненская тюрьма забита огромной массой дезертиров, яблоку негде упасть.

И тут трибунал вовсю использовал право применить 28-ю статью с примечанием.

Из тюрьмы дезертиров многими сотнями прямиком отправляли на передовую вместо положенного им по законам военного времени расстрела…

— С ноября 1942 года вы были уже следователем армейской прокуратуры и помощником прокурора армии. Какие штаты были в аппарате прокуратуры общевойсковой армии?

— Прокурором армии был подполковник Генин Александр Павлович, чуваш по национальности, порядочный человек. Его заместителем был подполковник Бабий, прокурору армии полагалось по штату два помощника. В штате было также два следователя и несколько технических работников. К прокуратуре армии постоянно был прикреплен взвод красноармейцев, использовавшийся для охраны и конвоирования арестованных и подследственных.

— Из дел, которые вам пришлось расследовать во время боев на Северо-Кавказском фронте, какие наиболее запомнились?

— Было несколько дел по статье 193 пункт 17-б, речь шла о преступной халатности и злоупотреблении служебным положением, повлекших за собой невыполнение приказа при отягчающих обстоятельствах. На подходе к станице Ольгинской командир полка майор Корчагин, получивший приказ занять станицу, послал вперед свою разведку. Разведка не вернулась, но Корчагин решил двинуть полк вперед, не имея точных данных о противнике. Полк шел вперед по дороге в батальонных колоннах, Корчагин даже не удосужился развернуть свой полк в боевой порядок или выслать еще один передовой дозор. Навстречу вышла колонна немецких танков и бронемашин и раздавила наш стрелковый полк на марше. Разбежавшихся по полю солдат из корчагинского полка немцы просто скосили с БТРов из пулеметов. Допрашивал я Корчагина в бывшем здании школы, и во время допроса нас по ошибке стали бомбить свои же летчики…