Корчагин был приговорен к отбыванию наказания в штрафном батальоне.

Его дальнейшей судьбы я не помню.

Там же произошла еще более крупная трагедия, и следствие доверили мне. В последних числах февраля 1943-го в нашей армии была организована ударная группа в составе трех стрелковых дивизий под командованием начальника штаба армии генерал-майора Филлиповского (бывшего преподавателя Военной академии им. Фрунзе). Эта ударная группа прорвала немецкую оборону и, двигаясь вдоль плавней, захватила плацдарм за станицей Черноерковская и закрепилась на нем, заняв оборону на высотах. По плану командования на помощь дивизиям, воюющим на плацдарме, должен был прийти, нанеся встречный удар, 10-й стрелковый корпус генерала Пыхтина. Но 10-й корпус свою задачу не выполнил. Не сосредоточился в срок на исходных позициях для наступления, его головные полки шли без ведения разведки, первый батальон вышел к реке в совершенно другом месте и не нашел брода или переправы, другой полк вообще «заблудился», связь не работала, части не вышли на рубежи в заданное время, никто не позаботился о должной маскировке и так далее. Этот бардак закончился тем, что немцы обнаружили на рассвете и раздолбали авиацией этот 10-й корпус. А группа генерала Филлиповского, так и не дождавшаяся поддержки, была разбита и сброшена в реку.

Остатки дивизий мелкими группами выходили через плавни, а самого Филлиповского успели вывезти с плацдарма на У-2. Одним словом, за пять дней был наголову разбит наш стрелковый корпус. Были арестованы начштаба корпуса полковник Айвазов (бывший начальник оперативного отдела 58-й армии), командир стрелкового полка майор Волков и один из комбатов, из-за неумелых действий которого и началась неразбериха, приведшая к трагическим последствиям. Я с этими тремя арестованными офицерами и двумя бойцами охраны прошел по грязи километров пятнадцать до штаба армии, находившегося в станице, кажется, в Гривинской, и там было проведено расследование. На допросах арестованные офицеры пытались объяснить, мол, «хотели как лучше, а получилось как всегда», но фактов безалаберной халатности, нарушения приказов и прочих нарушений, полностью подходящих под определение «воинские преступления», было более чем достаточно, и мне приказали прибыть в штаб Северо-Кавказского фронта. Полетел туда на ПО-2. Прокурор фронта бригвоенюрист Агалаков, ознакомившись с протоколами допросов и выслушав мой доклад, сказал: «Пойдешь со мной. Лично доложишь Масленникову». Комфронта Масленников приказал отдать Айвазова с двумя другими офицерами под трибунал. Главный пункт обвинения основывался на уже упомянутой мной статье — 193-я пункт 17-б. Все три офицера по приговору были отправлены в штрафбат, искупать свою вину кровью, и двое из них — Волков и Айвазов — вернулись из штрафников живыми, им вернули офицерские погоны и назначили на строевые должности с понижением на одну ступень. Выжил ли третий осужденный, комбат, я сейчас уже не вспомню.

Командира 10-го СК сняли с командования корпуса, снизили ему звание до полковника и отправили командовать дивизией.

— Оправдательные приговоры были редкими в практике трибуналов?

— Следователь армейской прокуратуры, разобравшись с обстоятельствами дела, мог его закрыть и не передавать в трибунал ввиду отсутствия состава преступления. Это было нередко. А если дело рассматривалось в суде трибунала, то начиная со второй половины 1942 года все обстоятельства произошедшего ЧП или преступления выяснялись досконально, и полное оправдание обвиняемого не являлось исключением из правил.

Судили по законам, и пусть это были законы военного времени и подсудимые не имели защитников на суде, но соблюдение самой буквы закона являлось главным требованием Военной коллегии при Верховном суде СССР. Приведу примеры, как следствие прерывалось еще на первом этапе и с подозреваемых были сняты все обвинения.

На Днепре, под Черкассами, саперы не рассчитали прочность наведенной переправы.

По ней пошла колонна артполка с пушками, и вся техника ушла под воду.

Мост не выдержал. Да еще как раз в этот момент плюхнулся в воду самолет ПО-2, на котором прилетел осматривать переправу начальник артиллерии армии.

Но прямой вины саперов в случившейся трагедии на переправе не было, и командование, выслушав наши доводы, приказало закрыть дело.

Там же, на Днепре, смершевец одного из стрелковых полков доложил по инстанции, что на его глазах было массовое бегство с поля боя, которое возглавил лично комбат. Был арестован комбат и еще пять человек из батальона, на участке которого все произошло.

Выясняется, что никаких «драпальщиков» и в помине не было, а дело было так: комбат разрешил части легкораненых бойцов отойти к полковому медицинскому пункту, и после получения медпомощи большая часть этих солдат снова вернулась в окопы и продолжила бой. Одним словом, типичный особистский поклеп, с которым мы сталкивались многократно. И я решил допросить смершевца, который первым доложил о ЧП. Но чтобы допросить особиста, требовалось разрешение начальника отдела контрразведки армии, а они своих в обиду не давали.

Но я добился такого разрешения, и когда прояснилось, что весь доклад смершевца был сплошной ложью, то написал рапорт и передал его начальнику Смерша нашей армии.

И этого сигнализатора выгнали из особистов в строй.

— Прокуратура и смершевцы в каких отношениях были между собой?

— Я вам честно отвечу, что особистов боялись многие, но ненавидели почти все.

И хоть трибунальцы и армейские прокурорские работники далеко не все были ангелами, но отношение к особистам, к этим хамовитым «детям Дзержинского», в нашей среде было сугубо отрицательным.

Причины следующие: каждый особист смотрел на окружающих с надменной и наглой уверенностью, что любого из солдат или офицеров, невзирая на должность и звание, он при желании «отправит в штрафную», «скрутит в бараний рог», «прислонит к стенке», «сотрет в лагерную пыль», «устроит спецпроверку» и так далее. И ведь могли, они же армейскому начальству не подчинялись, у них «своя свадьба», что хотели, то и вертели. Да и народ туда подбирали служить своеобразный, в основном сволочной, циничный, без каких-либо нравственных, этических тормозов.

Власть над людьми и полная безнаказанность, да еще когда работнику органов в голову вбивают, что кругом потенциальные враги и предатели и только он — исключительный, проверенный, «весь в белом», — все это делает из человека такое дерьмо…

Был бы человек, а статья всегда найдется.

Противостоять произволу особистов мало кто мог…

Заработать от особистов-смершевцев 58-ю статью было проще простого…

И редко можно было найти такого смелого судью в армейском трибунале, который бы набрался личного мужества и вынес бы оправдательный приговор по 58-й статье.

— А разве среди работников армейской прокуратуры не было людей, способных на подлость ради карьеры, награды или наживы?

— Конечно, были, ведь ничто из человеческих пороков нам не было чуждо. Но в армейской прокуратуре своим работникам обычно подлости не прощали, а карали за это.