ВПС не были постоянной судебной структурой, и они организовывались только после освобождения части нашей территории. Мне один раз пришлось участвовать в ВПС. На Кубани, в станице Камышеватской, были схвачены двое местных палачей — комендант Павлик и начальник полиции Игнатенко. Мы обнаружили в станице многочисленные трупы мирных граждан, сброшенные в выгребные ямы. Я вел расследование (за одну ночь в подвале уцелевшего здания были проведены 22 очные ставки) и к утру составил обвинительное заключение. ВПС состоялся на станичной площади, и когда двум предателям объявили приговор: «Смертная казнь через повешение», то из соседней станицы немцы начали артобстрел по Камышеватской. На площади, под обстрелом, поставили две виселицы и вздернули на веревках этих сволочей-убийц.

После того как наши войска перешли государственную границу, актуальность и необходимость ВПС резко снизилась, и данный вид судебного рассмотрения постепенно сошел на нет.

— А кто приводил в исполнение расстрельные приговоры?

— По существующему положению расстрельные приговоры приводил в исполнение Смерш, для этого привлекались красноармейцы из «особистских комендантских взводов охраны» или непосредственно оперуполномоченные ОО или Смерша. Ответственность за исполнение приговора лежала на них. Но я лично не помню такого, чтобы, даже в первый год войны, расстрел мог быть произведен и комендантом трибунала дивизии или комендантом штаба обычной воинской части.

По закону, если речь шла о показательном «демонстративном» расстреле, было обязательным присутствие работника армейской прокуратуры.

Я один раз был на таком расстреле, «поставили к стенке» офицера-дезертира с поля боя, обвиненного по статьям 193-17 и 193-8а, и понял, что видеть такое еще раз не особо хочу, и попросил полковника Генина, чтобы он больше меня не посылал на подобные «мероприятия».

— Вынесение не обоснованных по своей жестокости приговоров в практике трибуналов. Когда такое случалось?

— В 1942 году на Северном Кавказе, когда я еще служил судебным секретарем, к нам прикрепили САД (смешанную авиационную дивизию), в которой не было своих военных юристов. И как раз вышло постановление ГКО об ужесточении мер наказания за порчу военной техники, по которому каждый случай — «летное происшествие», во время которого пилоты били свои самолеты при вынужденной посадке, при этом приводя технику в негодность, — должен был рассматриваться как «уклонение от боя» и «заведомо спланированное дезертирство». А на фронт в авиачасти присылали из училищ молоденьких летчиков, девятнадцатилетних пареньков в сержантском звании, которых от силы успели в тылу обучить по программе «взлет-посадка». Вот они по неопытности и разбивали свои самолеты на вынужденных посадках или из-за потери ориентировки не выполняли боевую задачу. А за это, по постановлению ГКО, полагался трибунал, и нередко приговор был расстрельным. Сами трибунальские судьи понимали, что это чрезмерно жестокое наказание, но что они могли поделать? Выполняли слепую волю начальства, приказ ГКО, подписанный самим Сталиным. В начале 1943 года за подобные вещи уже перестали автоматически направлять в трибунал: в каждом случае досконально разбирались уже в самой авиадивизии, с участием инженерной службы и оперуполномоченного из ОО. «Гайки» стали откручивать в обратную сторону.

Но самый вопиющий случай, с которым мне пришлось столкнуться, произошел в конце 1941 года на Донбассе, когда я еще служил в трибунале стрелковой дивизии. Трибунал находился в городе Алчевске, и туда после выхода из окружения стекались сотни бойцов и командиров. Председателем трибунала был капитан Стовба, украинец. И этот Стовба почти всех попавших в трибунал приговаривал к расстрелу — как на конвейере работал. Заводят на суд красноармейца, вышедшего из окружения без винтовки, а Стовба на него матом орет: «Предатель! Продажная шкура! Расстрелять!»… Скольких он приговорил к высшей мере… Мы стали возмущаться, это же не человек, а какой-то «людоед»-мизантроп! Тем более очень подозрительным казалось следующее: протокол заседания трибунала даю на подпись Стовбе, а он спрашивает меня: «А что вы тут написали?», и я отвечаю: «То, что было на суде»… Я вместе со старшим секретарем военного трибунала военюристом 3 ранга Гринбергом решил проверить личность этого Стовбы, и когда мы узнали, что Стовба отсылает свой денежный аттестат сразу двум своим женам, то этот факт усилил наши подозрения. Мы отправили письмо в трибунал фронта, и вскоре к нам приехал заместитель председателя фронтового трибунала. Было установлено, что Стовба самозванец, проник в трибунал по поддельным документам и никакого юридического образования не имел. Как стало известно позже, Стовба был осужден, но эшелон с арестованными, в котором находился Стовба, был разбомблен немецкой авиацией, и Стовба оказался в числе погибших.

— Но, к моему удивлению, само явление «самозванцы в погонах» в годы войны было довольно распространенным. И на фронте, и в тылу.

Вот пример, рассказанный ветераном из 156-й курсантской стрелковой бригады:

«У нас одно время стрелковым батальоном командовал майор Б-й. Был этот Б-й смелым воякой и неутомимым весельчаком. Ранило этого майора, попал он в госпиталь, и там каким-то образом выяснилось, что он всего-навсего имеет звание старшины. Нарвался «лжемайор» на бывшего сослуживца из кавалерийской дивизии, и Б-го арестовали и отдали под трибунал. Но факт остается фактом: этот майор-«самозванец» был хорошим комбатом. Так что не скудела наша земля талантами…»

В мемуарах одного из генералов упомянут случай, как был выявлен самозванец, командир стрелкового полка, на самом деле не имевший даже офицерского звания.

Воевал он неплохо, командование его уважало, но «жадность сгубила комполка»: он вдруг объявил себя Героем Советского Союза, а позже и депутатом Верховного Совета и стал подписывать документы и приказы «с перечислением всех своих почетных званий».

Но «кадровики» запросили Москву по поводу указа о присвоении звания ГСС, и тут-то и выяснилось, что комполка — «липовый»…

В книге В.Е. Звягинцева целая глава «Мошенники в погонах» посвящена таким самозванцам, правда, орудовавшим в глубоком тылу, а не во фронтовых частях.

За кого только аферисты себя не выдавали. Группа Лапшова — Квача, состоявшая из четырех лейтенантов-дезертиров, выдававших себя за оперативных сотрудников-смершевцев и занимавшихся грабежами в Одессе в 1944 году.

Дезертиры майор Остроух и лейтенант Попков, выдававшие себя за работников военной прокуратуры. Банда Гудкова, насчитывавшая 12 человек-дезертиров и действовавшая в Заволжье под видом «оперативной группы войск НКВД».

А материалы и документы из архивов Военной коллегии, приведенные в этой главе и рассказывающие о том, как в тылу были выявлены и обезврежены проходимцы и дезертиры, выдававшие себя за Героев Советского Союза: Голубенко-Пургин, Ульянов, Швец, Щербинский, Крючков и так далее — читаются, как авантюрный роман.

И, конечно, самая знаменитая история, о которой в последние десятилетия много писали в различных СМИ, — псевдовоинская строительная часть УВСР № 5 под «командованием» гениального афериста и авантюриста «полковника» Павленко, объединившая «под своим крылом» две сотни дезертиров.