– Совсем непуганый, – удивляется морпех. И как бы догадываясь: – Выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

– Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда – он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, – спокойно просветил кэп и крикнул: – Пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо, услышал – фыркнуло, разбрасывая искры и дым прямо под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону… дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать, с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

– Столько мяса убежало, – с улыбкой посетовал лейтенант. – Он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё «кхе-кхе», отмахнулся:

– Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет – ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая[25].

Волков на это удивился и уже хотел разузнать побольше, как Черто́в неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

– Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не спокоен. Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что – Арктика! Поверьте – я знаю! Мне пятьдесят три, а на севера́х я, в полярке – по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе – обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот – даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может, из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови, короткая стрижка… И только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина – сединой, и взглядом… цепким, колючим, пожившим.

А капитан «Ямала» продолжал бередить свои ассоциативные образы:

– Потому что Арктика сама по себе… как экскурсия – путешествие в прошлое!

Здесь нет бактерий, поэтому не разлагается дерево. Лёд и мороз – прекраснейшие хранители. И нередко можно найти что-нибудь такое-эдакое… выстёгивающее нервы, вмерзшее во льды и снега́ за целую сотню лет назад, но как будто вчера! Целёхонькое. Почти. Ильич, упокой его, в мавзолее позавидует! Вот как! И если помереть (а придётся), то сгинуть бы здесь – во льдах, поближе к полюсу.

И если твои бренные останки не найдёт оголодавший мишка или человеки, пролежишь не одну сотню лет. Хэх! Сохранишься, словно тело астронавта в вакууме космоса в скафандре… среди астероидов иль на пыльных лунных тропинках. Романтика!.. И не надо скептически улыбаться, молодой человек! Посмотрите на эту базальтовую громадину, торчащую посреди льда и снега. Это ж… совершенно фантастический пейзаж, словно другая планета! Как холодный вечный космос, где время замерло между «вчера» и «сегодня», посреди «давно» и «ныне», сохраняя часы, минуты на десятки, а то и сотни лет.

Ветер сносил слова в сторону, востря уши некоторых членов экипажа. Увидев, что опять набрал аудиторию, кэп прервался:

– Но… долой лирику. Что это у вас?

В руке лейтенант всё ещё сжимал обрывок плотной бумаги (на вид и ощупь), который подобрал в хижине, поддавшись общему порыву что-нибудь отыскать:

– Да, вот… нашёл.

– Обёртка от пеммикана. Практичная еда для полярника[26]. В самом ходу в девятнадцатом веке и до первой половины двадцатого, – повертев в руке желтоватый лоскут, Черто́в встретился с понимающим взглядом с Шабанова. – Что у тебя на борту?

– Из жратвы – НЗ. Ещё сухарики какие-то молодёжные – Осечкин трескает постоянно, оттого с запасом. И сухой спирт, как топливо.

– Тащи всё. Оставим здесь. И двигаем обратно. Всё что могли, мы уже увидели. По уму – сделать рейс на Нортбрук, но… покумекать надо.

– А если там сейчас кто-то загибается?

– Кто? Я всё понимаю… конечно, не конвенция открытого моря, но коль у нас есть возможность помочь, надо бы… Вопрос – кому? У нас нет точной сегодняшней даты. И даже охватывая весьма большой период – с 1897 по 1913 год… сейчас припомню… В 1899 году – итальянцы. Где их там искать за островом Рудольфа? И сколько на это уйдёт времени? В 1901-м – экспедиция Болдуина. Та же хрень. Лето девятисот первого – ледокол «Ермак» во главе с Макаровым. Всё пройдёт благополучно.

С тысяча девятьсот третьего по пятый – зимовка Фиалы. Несомненно, если мы сгоняем на Нортбрук и на мысе Флора отыщем российский флаг, установленный парнями с «Ермака» – привязка ко времени сузится. Но есть ещё один фактор, который я пока и не обдумал толком!

– Судя по фамилиям – все эти экспедиции, кроме «Ермака», будут иностранными? – влез внимательно слушавший лейтенант и, получив утвердительный кивок, решительно заявил: – В таком случае считаю, что нам не следует показывать свою технику и возможности представителям иностранных государств.

– Ну, вот и наш морпех пришёл к тем же умозаключениям.

– Я просто делаю маленькое упреждение, – пожал плечами офицер, тем самым давая понять, что до конца не принял версию капитана о попадании в прошлое.

С пилотским пайком НЗ, как и с сухариками в хрустящей упаковке, немного пришлось повозиться – из-за этой самой упаковки, на которой были нанесены футуристические надписи, включая даты изготовления. В конце концов просто распотрошили содержимое, рассовав в безликий целлофан, уложив в найденные в хижине ёмкости.

В отличие от Земли Александры, где сняли короткое обзорное видео с высоты, на Белле ещё изрядно пощёлкали камерами – был исторический объект и предметы.

– А то, как вернёмся на «Ямал», я и сам перестану верить в увиденное, – резонно заметил кэп.

Аккуратно собрали все памятные артефакты, понимая историческую ценность этих документов и записок.

Вход в зимовье тщательно заколотили, осмотрелись вокруг, оглянулись перед посадкой на домик – человеческий островок на островке, свидетельство людского посещения и пристанища.

Засвистели, побежали по кругу, завращались… задрожал, отрываясь от земли, «Миль», медленно, с припущенным хвостом прошёл полукруг над клочком суши. Уже с высоты пилот указал:

– Гляди, а мишка нас провожает, только что лапой не машет.