S. Morgan and Company часто появлялось в "надгробных объявлениях" (названных так, видимо, из-за их прямоугольной формы и размещения на страницах газет с некрологами), объявлявших о создании синдикатов андеррайтеров.

Джордж Смолли говорил, что с получением французского займа в 1870 году его друг Юниус превратился из преуспевающего человека во власть в Сити. Показательны его впечатления о Юниусе в этот момент. С одной стороны, он был скромен и легкомысленно пренебрегал своим триумфом. По его словам, он изучил историю двенадцати французских правительств с 1789 года, и "ни одно из этих правительств никогда не отказывалось и не ставило под сомнение действительность какого-либо финансового обязательства, заключенного любым другим правительством". Непрерывная финансовая солидарность Франции была нерушима". Но Смоллей не был одурачен такой беспечностью. Он отметил "огонь в его глазах, который свидетельствовал о том, что он не остался равнодушным к одержанному триумфу". А почему он должен был это делать? Это считалось и с тех пор считается событием в истории английских финансов".

По мере превращения Джуниуса в самого богатого американского банкира в Лондоне он приобретал атрибуты роскоши. Он жил в особняке в Найтсбридже, 13 Princes Gate, пятиэтажном здании неоклассического дизайна, выходящем на южную сторону Гайд-парка. Семья Моргана отличалась высоким уровнем благородства. Семья, обслуживаемая дворецкими, формально одевалась к ужину, который завершался кларетом и гаванскими сигарами. Кроме того, это было набожное место: каждое утро Джуниус выстраивал слуг в очередь для молитвы. Следуя традициям купцов-банкиров, Джуниус увлекался коллекционированием произведений искусства и часто посещал галереи вместе с Пьерпонтом, когда его сын был в городе. Друзья Джуниуса говорили, что его дом напоминал музей: на стенах висели испанские вышивки XVI века, хранилища, наполненные серебром, и великолепная коллекция картин Рейнольдса, Ромни и Гейнсборо.

В семи милях от него, в лондонском пригороде Рохэмптон, Джуниус приобрел Довер-Хаус - поместье площадью 92 акра с лужайками, спускающимися к Темзе. Это было королевство в миниатюре. Молочная ферма текла свежим молоком и сливками, в теплицах цвели цветы, садовники ухаживали за клубничными грядками, а дети играли на качелях на детской площадке. Дом в Дувре был по-деревенски формальным, с хорошо расставленными деревьями и подстриженными газонами. На фотографии 1876 г. Юниус играет в теннис в шляпе-котелке и костюме-тройке, сжимая ракетку как дубинку; он выглядит неуместно в увеселительной обстановке. Периодически он исполнял свой патрицианский долг и стрелял фазанов на болоте.

Джуниус - высокий, общительный, уверенный в себе - и его жена, Джульетта Пьерпонт Морган, составляли странную пару. Невысокая, невзрачная, пышнотелая женщина все чаще болела и страдала ипохондрией. Тоскуя по дому, она часто приплывала в Нью-Йорк, чтобы погостить у Пьерпонта. В то время как ее муж превратился в одного из величественных людей Лондона и был наделен крепким здоровьем, Джульетта становилась все более слабой и замкнутой. В последние годы жизни она была инвалидом, часто запертым в спальне на верхнем этаже. По-видимому, она страдала преждевременной дряхлостью. Эта модель больной жены и авторитарного мужа-уголовника повторится в жизни их сына Пьерпонта. Она также заложила основу для личного горя и одиночества, которые будут преследовать успешную семью Морганов.

 

ГЛАВА 3. ПРИНЦ

 

Будучи в течение тридцати лет агентом Джуниуса Моргана на Уолл-стрит, Пьерпонт двигался, опираясь на мощь британского капитала. В шутку на Уолл-стрит говорили, что на его яхте "Корсар" "Веселый Роджер" развевается над "Звездами и полосами", а "Союз" - над обоими. (На протяжении всей своей жизни Пьерпонт лукаво намекал на происхождение от пирата Генри Моргана). Молодой Морган напоминал грубоватого грубияна с британским лоском. Широкоплечий, с бочкообразной грудью, он имел темные волосы и руки драчуна. При росте более шести футов он был чем-то вроде денди и теперь предпочитал клетчатые жилеты. Если у Джуниуса был жесткий и непроницаемый взгляд, то лесные глаза Пьерпонта были печальными и мутными. Если его отец отличался неизменным спокойствием, то Пьерпон был меркантилен. На ранних фотографиях он выглядит раздраженным, словно готовым к драке.

Было за что побороться в бурный период послевоенного железнодорожного бума. Все предчувствовали, что впереди - грандиозное предприятие. "Когда-нибудь мы покажем, что являемся самой богатой страной в мире по природным ресурсам", - предсказывал Пирпонт во время Гражданской войны. Железные дороги откроют доступ к ресурсам американской пустыни. Пожалуй, ни один бизнес не расцветал так впечатляюще: за восемь лет после окончания войны протяженность железных дорог удвоилась и достигла семидесяти тысяч миль, чему способствовали десятки миллионов акров федеральных земельных грантов. Железные дороги были не просто отдельными предприятиями, а строительными лесами, на которых возводились новые миры. Как заметил Энтони Троллоп во время своего визита в Америку, железные дороги "на самом деле были компаниями, объединившимися для покупки земли", стоимость которой они надеялись увеличить за счет открытия дороги. Вдоль путей возникали города, которые заселялись европейскими иммигрантами, привезенными железными дорогами.

В то время как спекуляции с железнодорожными акциями становились все более бешеными, европейские инвесторы плутали в темноте. На картах для школьников между Канзасом и Скалистыми горами было изображено пустое пространство, прозванное великой американской пустыней. Европейцы полагались на своих американских агентов, которые помогали им ориентироваться в этой финансовой пустыне, а американские банкиры должны были быть в курсе событий. Вскоре после завершения строительства первой трансконтинентальной железной дороги, в мае 1869 г., Пирпонт и Фанни Морган совершили длительное железнодорожное путешествие через всю страну, остановившись в штате Юта для встречи с лидером мормонов Бригамом Янгом. На Уолл-стрит уже шла конкурентная борьба между еврейскими банкирами, такими как Джозеф Селигман, которые привлекали немецких инвесторов акциями железных дорог, и банкирами-янки, такими как Пьерпонт Морган, которые привлекали лондонские деньги.

С самого начала железные дороги находились в хаотическом состоянии, поскольку они охватывали всю страну в процессе безумной экспансии, в результате которой дорог зачастую становилось больше, чем транспорта. Из-за непомерно высоких постоянных затрат они должны были стать коммунальными. Но это было невозможно в эпоху свободного индивидуализма. В результате разного рода жулики и мошенники наплодили путей в два раза больше, чем требовалось на самом деле. То, что в один момент казалось надежным капиталовложением, в другой оказывалось сильно подточенным товаром. По мнению Генри Адамса, "поколение между 1865 и 1895 годами уже было заложено под железные дороги, и никто не знал этого лучше, чем само поколение".

Подобная анархия могла легко спровоцировать увольнение молодого банкира-моралиста Пьерпонта Моргана. В ранние годы он познакомился со многими неисправимыми негодяями с Уолл-стрит, включая Дэниела Дрю, деревенского остряка, который продавал акции Erie втридорога, будучи членом правления железной дороги (его называли спекулятивным директором), и Джея