— Оливер не может быть привидением. Вы не поняли меня, мисс Оуэнз.

— Наверное. Но здесь так много всего, чего я не понимаю.

— Оливер был не из тех, кто довольствуется полумерами по отношению к себе или к другим. Когда вы смотрите из окна своей спальни, вы видите кипарисы. Они прекрасны, не правда ли?

— Конечно.

— Когда я смотрю на них, я вижу Оливера. — Мрачные нотки появились в голосе миссис Дейлии. — Все, к чему бы он ни прикасался, становилось прекрасным. Он был как многогранный, безупречный бриллиант. И сейчас, когда он выпал из своей оправы…

— Разве не может Тодд занять его место? — сердито оборвала ее Стелла. Симпатия к Тодду заставила ее выразить презрение к экономке.

— Нет.

— Мне он нравится, — просто возразила Стелла, не в силах дать достойный отпор. — Он хороший ребенок…

— Извините меня, — сказала миссис Дейлия, проплывая мимо нее. — Надеюсь, вы с успехом проведете урок с мастером Тоддом. — Она исчезла, как привидение, растаяв в сумраке коридора.

Стелла подавила свой гнев и противоречивую тревогу и отправилась на поиски Тодда. Попытаться попять его и помочь ему выбраться из трясины тревожных эмоций было одним делом, но его обучение не имело к этому никакого отношения. Она, в конце концов, была его учительницей, а классные занятия пребывали пока в печальном пренебрежении.

Похоже, миссис Дейлия была права. Оливер Хок, несмотря на свою смерть, конечно, оказывал воздействие на живых.

Урок в то утро действительно оказался насыщенным. Стелла обнаружила, что Тодд был особенно восприимчив; вероятно, его охватила необыкновенная жажда знаний. На этот раз он не отвлекался. Его голубые глаза сверкали из глубины кожаного массивного моррисовского кресла. Стелла ответила на его пыл редким приливом красноречия. Она говорила и говорила без умолку, ведя молодой ум, доверенный ее попечению, через истинные сокровища знаний. Она рассуждала о литературном творчестве Китса и Шелли, о научных изысканиях Архимеда. Для того чтобы сформировать философскую атмосферу учебного занятия, она рассказывала о мыслителе Вольтере.

Тодд впитывал ее слова, дрожа от энтузиазма, и это согревало душу Стеллы. Мальчик слышал и слушал. И эти знания пускали глубокие корни в его разуме.

— А теперь, Тодд, что бы ты сказал о таком стихотворении, как «Три слепые мышки»?

Так уж случилось. Благодаря удивительной обстановке, окружавшей их, и Тодду, который так живо реагировал на ее слова, что нельзя было желать лучшего, она позволила почти случайно выдаться этому вопросу. Стелла очень внимательно следила за реакцией Тодда. Но его лицо оставалось бесстрастным. Никто не подумал бы, что его интересует слово «крыса».

— Что вы имеете в виду, мэм? Стелла глубоко вздохнула:

— Ну, это стихотворение. Его приписывают Китсу или Шелли. Ты знаешь «Три слепые мышки», правда, Тодд?

— Посмотри, как они бегут… — Он рассмеялся.

— Они все бегали за женой фермера… и так далее. Все верно. Так что бы ты сказал об этом?

— Это детские стишки.

— Да.

— Просто стишки, чтобы обучать детей. Чтобы насмешить их, я думаю.

— Продолжай.

Внезапно лицо его затуманилось.

— На самом деле я не думаю, что оно смешное.

— Почему же?

— Нехорошие вещи происходят в этом стихотворении.

Стелла закрыла свой сборник «Великие английские поэты» и продолжала вести беседу в непринужденном тоне. Она почувствовала, что добралась до каких-то глубин, прикоснулась к обнаженному нерву сомнения, сокрытому в маленьком мальчике, сидевшем перед ней. Сейчас он беспокойно заерзал в большом кресле.

— Нехорошие вещи? — повторила она. — Скажи, что ты имеешь в виду. Мне кажется, я не понимаю.

— Ну, — медленно произнес он с явной озабоченностью, — там есть очень неприятные строчки, правда? О том, как отрезали им хвосты острым ножом? Мне это не нравится. Это жестоко.

— Да, наверное, ты прав. — Стелла обнаружила, что ей трудно объяснить содержание стихотворения. Как можно логически проанализировать стихотворение, в котором три слепые мышки были безжалостно и бессмысленно убиты женой фермера, и найти оправдание этому поступку в глазах ребенка? «Видели ли вы такую картину когда-нибудь в своей жизни?..»

Она обязана попытаться объяснить это себе и Тодду.

— Тодд.

— Мэм?

— Ты должен понять. Существуют разные виды стихотворений. Оды, баллады, шуточные стихотворения, сказания — и детские стишки. Каждое из них служит определенной цели. Как ты сказал, «Три слепые мышки» — детское стихотворение. Оно было написано для детей. Оно короткое, рифмы легкие, и оно глупое. Большинство детских стишков также населено животными — в данном случае мышками. Матушка Гусыня рассказывает нам все свои истории, в которых действуют животные, потому что дети — очень маленькие дети — легче отождествляют себя с животными. Понимаешь?

Он покачал головой:

— Нет. Мыши — неприятные создания. Они вырастают в крыс, правда?

— Они принадлежат к семейству грызунов. Они не крысы, хотя очень похожи на маленьких крыс.

— А крысы такие отвратительные, ужасные. Они иногда кусают людей и могут загрызть их до смерти. — Последнее предложение было произнесено почти сердито.

Стелла решила переменить предмет разговора:

— Я рада, что у тебя есть свое мнение о стихотворении, Тодд. Это прекрасно. Именно на это я и рассчитываю. Это твое право — не любить стихотворение. Когда у тебя есть твердое мнение о каком-то предмете, и ты знаешь, почему ты так думаешь, и за всем этим стоит разумная причина — это признак сметливого ума.

Тодд выглядел смущенным. Он заерзал, устраиваясь поудобнее, его руки поспешно вцепились в ручки кожаного кресла.

— Мне очень нравится «Ода к Грециану Урну». Я не все понял там, но мне стало грустно, хотя мне она понравилась. Это то же самое?

— Да, — ответила Стелла, все еще думая о словах «крыса» и «смерть». — В этом есть свой смысл. Ты хороший ученик, Тодд.

— Благодарю вас, мисс Оуэнз.

День продолжался. Всплеск солнца, золотое время, в течение которого необычно яркие лучи залили библиотеку, разбрасывая желтую пыль но забитым книгами полкам и по мебели красного дерева. Колесо фургона, свисавшее с потолка, казалось сверкающим кругом, будто свое собственное солнце согревало библиотеку. Тодд, с головой ушедший в мир учебы, сидел над письменными работами, омываемый золотым потоком.

За дверью, в вестибюле, старинные часы пробили пять раз нежным серебристым звоном. Тодд вскинул голову при этом звуке, застенчиво глядя на Стеллу.