Как же мог признанный учёный, университетский профессор совершить такую грубую ошибку? И почему его никто не поправил? Ведь он, наверное, делал доклады на научных семинарах и среди его слушателей бывали эмигранты и гости из России. Тут уместно вспомнить, что Калифорния славится не только компьютерными технологиями, но и своим либерализмом в отношении сексуальных меньшинств, для изучения которых Калифорнийский Университет в Беркли уже много лет организует симпозиумы и дебаты, объявляет специальные программы и выдаёт гранты. Несколько лет назад калифорнийские законодатели проголосовали за разрешение однополых браков, и только вето губернатора помешало их решению войти в силу. Но в мае нынешнего, 2008 года, Верховный суд Калифорнии постановил, что «сексуальная ориентация, как раса или пол, не составляют законной основы для отказа в гражданских правах», и теперь гомосексуальные браки здесь легализованы. Для живущих в Калифорнии и принимающих местные обычаи за норму жизни в гомосексуализме нет ничего необычного, это одна из форм личной жизни, не хуже и не лучше других и ошибочно приписать гомосексуализм тому или иному деятелю культуры – пустяки, дело житейское. Быть же гомосексуалом в России или в бывшем Советском Союзе вообще по их понятиям – чуть ли не героизм. В сочинениях Карлинского можно даже усмотреть некую симпатию к русским: вот мол, смотрите, они совсем как мы. Так вот, не совсем.

Положение гомосексуалистов в России и было, и остаётся иным. Насколько мне известно, московским гомосексуалистам ещё ни разу не удалось получить разрешение на проведение гей-парада, хотя во многих странах такие парады уже стали обычными. В Бразилии, где я сейчас работаю, они превращаются в красочные зрелища наподобие карнавала. Их показывают по телевидению, и они воспринимаются всеми как форма развлечения. Московским же геям только в нынешнем, 2008 году (1 июня), удалось провести небольшое шествие и не быть при этом избитыми ни милицией, ни экстремистами, хотя накануне в Интернете и появлялись призывы прийти на праздник «недобитого пидораса» – несомненно, с целью подраться. По-человечески можно понять желание гомосексуалистов защититься от побоев именами знаменитостей. Но не надо же преувеличивать и зачислять в «свои» всех подряд!

Ни научные заслуги Карлинского, ни его симпатия к русским, ни преследования гомосексуализма где бы то ни было – не оправдание для произвольных и необоснованных суждений. Судя по всему, кабинетный учёный писал о России, не зная её по личному опыту – всё у него на основании книг, статей, рукописей, документов и, быть может, чьих-то устных рассказов. Можно ли с уверенностью толковать и комментировать талантливые стихи, полные гипербол и метафор, написанные в зимней нетопленой Москве, никогда там зимой не побывав? Опыт Карлинского показывает, что нельзя.

В том, что профессор Карлинский мог и не бывать в России, я его не упрекаю. Шли долгие годы холодной войны и железного занавеса между Советским Союзом и США. Путь заокеанскому учёному в Москву был заказан. Его труды не имели шансов понравиться советским чиновникам, ведь он был признанным экспертом по гомосексуализму в России, автором статьи «Россия и СССР» в «Энциклопедии гомосексуальности».132 Немало трудов он посвятил этой щекотливой теме, которую советские идеологи всегда замалчивали. Одна из его книг называется «Сексуальный лабиринт Гоголя», где Карлинский приписывает Николаю Васильевичу Гоголю, так сказать, «подавленный» гомосексуализм.

Поэты Николай Клюев и Сергей Есенин тоже, по мнению Карлинского, были любовниками-гомосексуалами. Какие у Карлинского есть основания для такого утверждения? Пример его аргументации можно найти в его статье «Гомосексуализм в русской литературе и культуре». «Хотя Есенин был трижды женат, – пишет Карлинский, – и его жёнами были три знаменитые женщины (кроме великой балерины Дункан это были известная актриса и внучка Льва Толстого), самую выразительную любовную лирику Есенину удавалось создать только в тех случаях, когда она была адресована другому мужчине».

О подобных «открытиях» Карлинский повествует с той же уверенностью, с какой поведал о связи Антокольского с Завадским. Но я-то знаю, что в последнем случае он неправ, и это подрывает моё доверие и к другим текстам Карлинского. На каком основании он судит о выразительности любовной лирики Есенина? – По всей видимости, на основании собственных впечатлений. Но университетский профессор в ранге доктора наук должен предъявлять более убедительные доводы, чем личные впечатления. Кроме личных задокументированных признаний самих «героев» в таких случаях все «свидетельства очевидцев» должны подвергаться сомнению и анализу. Видимо, интерес профессора Карлинского к увлекшей его теме гомосексуализма был настолько велик, что ничего иного в бурных биографиях российских талантов он увидеть просто не смог – всюду искал одно и то же. А если усердно искать и не столь усердно проверять свои находки, то можно найти и то, чего вовсе не было.

Карлинский полагает: если мужчины проводят много времени вместе, то они – любовники. А как быть с такими понятиями, как «неразлучные друзья» или «мужская дружба»? Что ж он, филолог, не читал «Трёх мушкетеров»? И разве он не знает, что поэтам России начала двадцатого века, по преимуществу мужчинам, было свойственно объединяться, создавать кружки? Символисты, акмеисты, имажинисты, футуристы, даже ничевоки – члены каждой из этих групп держались вместе, нередко жили вместе, коммуной, – разве это свидетельствует о чём-либо, кроме их творческого союза?..

Среди молодёжи, бывавшей в её доме в первые послереволюционные годы, Марина Ивановна выделяла четверых студийцев-вахтанговцев: Сонечку Голлидэй и троих друзей: Павлика Антокольского, Юру Завадского и Володю Алексеева. Все четверо стали персонажами её знаменитой «Повести о Сонечке».133 В повесть включены посвящённые им стихи. Вот как начинается поэтическое напутствие Марины Цветаевой моему деду:

Дарю тебе железное кольцо:

Бессонницу – восторг – и безнадежность.

Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,

Чтоб позабыл ты даже слово – нежность.

       .......................................................................

Невозможно вообразить эти строки обращенными к гомосексуалисту.

В отношении Антокольского и Завадского Карлинский, конечно, неправ, но он хотя бы иногда старается найти какие-то, пусть и ошибочные, аргументы. Другие же «исследователи», интересующиеся жизнью и творчеством моего деда и друзей его театральной молодости, уж совсем непрофессиональны. Они повторяют ложное утверждение Карлинского, не считая даже нужным его проверить.

Скажем, Ирина Жеребкина, исходя из сообщений в Интернете, фигура влиятельная. Она и директор Харьковского центра гендерных исследований, и директор Института международных летних школ по гендерным исследованиям, и главный редактор журнала «Гендерные исследования», и заведующая лабораторией гендерных исследований Харьковского национального университета, и пр., и пр. При таком статусе естественно ожидать глубины суждений, но увы! Ее книга «Страсть: женское тело и женская сексуальность в России»134 стала предметом откровенных насмешек (cм.