— Продолжим, — спросил Буре и подтянул рукав тельняшки, а я впервые рассмотрел выколотые на внутренней стороне его предплечья три туза.

— Спасибо, думаю, для первого раза достаточно.

— Вы не расстраивайтесь, товарищ лейтенант, без проигрыша учебы не бывает. Зато запомните надолго, — продолжил меня успокаивать старшина, при этом тасуя одной рукой колоду.

Капитаны сидели молча и всем своим видом показывали, что совершенно случайно оказались невольными свидетелями того, как их командир опростоволосился. Урок я усвоил. Запомнил на всю жизнь. Я проиграл все деньги, которые взял на питание, всё, что получил за прыжки и даже неприкосновенную заначку. До дома 90 км и отпустят не скоро. Предложение одолжить немного денег гордо отверг. Пришлось освободить старшину от обязанности водить роту в столовую и самому регулярно проверять качество подаваемой пищи моим молодым бойцам. Две недели подряд. С тех пор на деньги играл только с теми, кого хорошо знал и только ради время убить. На предложения со стороны всегда отвечал:

— Мне мама с незнакомыми дядями на деньги играть не разрешает.

Да уж. У моих капитанов было, чему поучиться. К их чести должен сказать, что после этого случая у нас в комнате появился чай и печенье и, пролетев с ужином, я имел возможность придушить голод стаканом-другим сладкого чая.

* * *

Отыгрался я через неделю. Не в карты.

Один из капитанов добыл или получил на складе новую офицерскую шапку. До этого самая новая была у меня. Он стал регулярно класть на полку свою два раза надёванную шапку рядом с моей и минут пять после этого ходил и цакал языком, мол, какая у него красивая шапка, какой у неё необыкновенный отлив и до чего в ней тепло на улице. Я молчал, поэтому он ненароком подключал другого капитана и они дуэтом превозносили достоинства новой шапки и выражали сочувствия всем, у кого такой нет. «Все», кроме них самих, был только я. Хорошо зная, что, подав голос, только утрою поток красноречия, старательно делал вид, что меня это не касается.

Расплата наступила на третий день. Молодёжь прыгала из АН-2. Каждый командир выпускал свой взвод. Поскольку в самолет больше одного отделения не загрузить, командиру взвода приходилось взлетать три раза, а выпрыгивать только раз. Естественно, чего подвязывать шапку, если выпрыгивать не собираешься. Так же естественно, если два раза не подвязал, то и на третий точно забудешь. В общем, выпрыгнули капитан и бесподобная шапка вместе, а приземлялись под вопль капитана про какую-то мать раздельно. А морозец стоял не то, чтобы очень, но где-то под двадцать! На сборный пункт капитан прискакал разгорячённый, с задранным воротником куртки и очень озабоченный. Бросил парашют, собрал сержантов и прыгнувших бойцов роты, развернул в боевой порядок и повёл в атаку на коварного врага. Слышу, комбат выговаривает Сдобникову:

— Вон, видишь, у Осипенко люди не стоят толпой, как у тебя, а отрабатывают развёртывание в боевой порядок. Давай и ты займись, а то обморозишь людей на хрен.

Сдобников посмотрел на меня, как на карьериста на ходу режущего подмётки, и пошёл строить свою роту. Я уже знал причину столь ревностного отношения к занятиям на площадке приземления, прорезавшегося у моего взводного, помалкивал и с нетерпением ждал результата. Однако рота в дальнем углу площадки вновь и вновь, меняя направления, заходила на невидимого врага. Вернулись через час, мокрые, но не могу сказать, что счастливые. Голова капитана была обмотан шарфом. Понятно, уши не казённые. Старшина одолжил у кого-то из карданов[10]довольно потёртую, местами со следами смазки шапку и протянул её капитану. Тот безропотно одел и попытался смыться. Но тут срочно мне засвербило заслушать доклады командиров взводов о выполнении прыжков и сборе личного состава. Короче, я не мог допустить, чтобы наши две шапки не оказались вместе, и встреча состоялась.

— Ой, что случилось с нашей бесподобной, мутоновой, с необыкновенным отливом, — спросил я после доклада, поправляя на голове свою шапку.

— Поменялся с бойцом, дал в отпуск съездить, пусть родителей порадует, — не моргнув глазом, соврал взводный.

— А что так срочно?

— Сегодня уезжает, земляк, стыдно в такой позорной…

— Похвально. А что, если не секрет, рота в углу площадки искала?

— Так ничего, просто чтоб не застоялись…

Так и не дал, блин, на людях поддеть. Но в общежитии я находил его шапку, клал рядом со своей и отводил душу по полной. Пожалуй, это был единственный случай, когда мне удалось уесть пятнадцатилетнего капитана. Наоборот было гораздо чаще, но я не обижался. Хотя их уроки и стоили дорого, но они того стоили.

За справедливость!

Тост

В который раз разведрота — единственное отличное подразделение в полку. У меня — третий год отличный взвод. Закончилось подведение итогов. Ротный капитан Ромашка прорывается к президиуму и бросает на стол перед командиром полка только что вручённые шахматы и говорит:

— Если вы не поощряете моих солдат, то и мне ваш подарок не нужен.

Я молча кладу рядом свой ценный подарок — набор авторучек.

— В чём дело? — КэП[11]переводит взгляд с командира разведроты на начальника штаба полка. Меня он просто не замечает.

— Проверку сдавала рота, а вместо двенадцати человек поощрили нас двоих. Это несправедливо. Разрешите идти?

В ВДВ на должности командира полка дураков не держат, поэтому реакция была моментальной:

— Вы, товарищ старший лейтенант, останьтесь, — это к ротному, — а вы, — это ко мне, — через полчаса постройте роту в расположении.

Через полчаса в роту прибыла делегация во главе с командиром полка. За ним шли начальник штаба, замполит и начальник разведки, все красные, как только что из парилки. Гвардии подполковник Рыбкин поздравил и поблагодарил разведчиков, извинился за накладку и приказал начальнику штаба по-новому зачитать приказ о поощрении. Все, на кого мы подавали, получили свои благодарности, грамоты, звания и отпуска. Получили и мы свои ценные подарки, но уже под одобрительный гул роты. «Служим Советскому Союзу!»

Хороших желудков куда меньше,

нежели хорошей пищи.

Люк де Вовенарг

Полковые учения — это событие года и я не собирался отсиживаться в пункте постоянной дислокации вместе со свинарями и прикрываться справочкой об освобождении. Однако беда пришла, откуда не ждали. Начмед майор Бабичев, добрейшая душа, как коршун накинулся на меня и буквально у трапа ИЛ-76 содрал парашют.

— Ты что, хочешь расползтись в воздухе? У тебя швы ещё живые!!! — орал он мне на ухо, пытаясь перекричать рёв турбин. При этом недвусмысленно вцепился в кольцо запасного, давая понять, что будет его следующим шагом. И я, как телок на поводке, позволил вывести себя из корабля пред светлы очи начальника штаба полка.