Домине возмутила бестактность кузины Джеймса, и, чтобы скрыть неловкость, она быстро взобралась в седло, схватила поводья и пришпорила кобылу. К ее облегчению, детские уроки верховой езды не прошли даром, и она легко держалась в седле наравне со своими спутниками. Они миновали аллею перед домом и пустили лошадей по вересковому ковру пустоши.

Это была бодрящая скачка на прохладном утреннем воздухе, и пар от их дыхания смешивался с белыми клубами, вырывавшимися из ноздрей лошадей. Домине никогда не испытывала подобного чувства свободы и, пьянея от восторга, устремилась вперед, даже не обернувшись на оклик Джеймса Мэннеринга.

На возвышенности ее ожидал восхитительный вид. Там, где заканчивалась темно-лиловая полоса вереска, в лучах рассвета мерцало бледно-синее море, сливаясь с набиравшей силу небесной лазурью. Всходило солнце, и Домине прикрыла глаза от ослепительного блеска. Разгоряченная бешеной скачкой, она сбросила шерстяную кофту, прикрепила ее к передней луке седла и легко спрыгнула на землю.

Поросшие мхом валуны на верхушке холма обеспечивали надежное укрытие от ветра, и девушка присела на камень, чувствую себя в полном согласии с окружающим миром. Кобыла поблизости щипала траву, и все вокруг дышало таким благословенным покоем, который Домине не ощущала даже на службах в монастырской часовне.

Домине вздохнула и потянулась, закинув руки за голову, упиваясь восхитительными ароматами осени, и вдруг поняла, что ее уединение нарушено. Конь Джеймса Мэннеринга неслышно взошел на холм, опекун спешился и теперь стоял возле камней, наблюдая за девушкой с таким явным неодобрением, что Домине с ужасом подумала, не вторглась ли она случайно в чужие владения.

Краснея под его взглядом, она смущенно поднялась на ноги и нервно одернула блузку. Ее сердце оглушительно бухало в груди, и, по-детски испугавшись, что Мэннеринг может это услышать, она поспешно заговорила:

— Извините. Вы… вы искали меня? — разорвал зловещую тишину неуверенный тонкий голосок. — А где мисс Грант?

— Мисс Грант вернулась домой, — после долгого, тягостного для Домине молчания сухо ответил Мэннеринг. — Что ты вытворяешь? Вообразила себя дикой амазонкой? — Его тон был резок, почти груб.

Домине не могла понять, почему ее невинная прогулка вызвала такую вспышку ярости.

— Я… я думала, что вы и мисс Грант, возможно, предпочтете остаться наедине, — нерешительно произнесла она. — Я… я не хотела доставить вам неприятности…

Брови Мэннеринга сошлись на переносице, придав и без того хмурому лицу демоническое выражение, и Домине, до хруста сжав за спиной кулаки, внезапно поняла, что перед ней стоит не просто ее опекун, человек, призванный заменить ей отца на ближайшие полгода, а взрослый мужчина, с естественными потребностями, желаниями и эмоциями. Она вздрогнула — это было новое, незнакомое ей чувство. До этого момента она не замечала широкий разворот его плеч, плоский живот с рельефом мышц под узким свитером, стройные сильные ноги, но теперь вдруг осознала физическую привлекательность Джеймса Мэннеринга, и в этом не было ничего утешительного.

Резким движением она повернулась к нему спиной и собрала поводья, готовясь вскочить в седло.

Мэннеринг ласково потрепал кобылу по шее, когда же он обратился к Домине, в его голосе звучали стальные нотки:

— Впредь ты ни на шаг от нас не отойдешь, запомни это раз и навсегда.

Домине взглянула на него, впервые выведенная из состояния застенчивости.

— Почему? — отрывисто спросила она. — Разве мне не дозволяется свобода?

— Только не на торфяниках. Мало ли кто может забрести в эти края — здесь полно пещер и укромных местечек, а в лощинах, где раньше текли ручьи, застоялась вода, и теперь там непроходимые топи. Это может быть опасным! — Его глаза яростно блеснули. — Надеюсь, у тебя есть голова на плечах, подумай сама, что может случиться!

Домине оседлала кобылу.

— Я думаю, вы умышленно преувеличиваете, мистер Мэннеринг, — раздраженно сказала девушка. — Либо у вас плохое настроение, либо что-то разозлило вас, но, поскольку не я этому виной, не надо делать из меня козла отпущения! — Последние слова Домине почти выкрикнула и пришпорила кобылу, пустив ее в галоп и оставив Мэннеринга позади распутывать поводья гунтера.

Подъезжая к конюшне, она дрожала от нервного возбуждения и не чувствовала в себе ни сил, ни желания вступать в словесную перепалку с Мелани, которая поджидала ее, как догадалась девушка, специально для этого.

— Значит, Джеймс не нашел тебя, — сказала Мелани с очевидным удовлетворением. — Умчалась от нас сломя голову, будто за тобой гналась стая волков! И чего ты хотела этим добиться? Не иначе как разговора тет-а-тет со своим опекуном, а?

— Не говори глупостей, это просто смешно! — устало отмахнулась Домине и направилась мимо нее к стойлам, ведя в поводу кобылу.

Мелани явно не считала, что разговор окончен.

— Ну разумеется, смешно! — бросила она в спину Домине, а когда девушка повернулась, окинула ее оскорбительным взглядом. — Как ты думаешь, мышонок, с чего бы это старому Генри взбрело в голову навязать тебя Джеймсу? Решил оформить свою внучатую племянницу как довесок к поместью? — Она насмешливо захихикала, и Домине уставилась на нее с недоумением.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она с некоторым колебанием.

Мелани расплылась в довольной улыбке:

— Ты не знаешь? Конечно же Джеймс не станет разбрасываться такими девицами, как ты. — Она повернулась и шлепнула свою лошадь по крестцу, так что та нервно забила копытами.

Домине схватила Мелани за руку.

— Объясни, я ничего не понимаю! — произнесла она и с мольбой добавила: — Пожалуйста!

Взгляд Мелани немножко смягчился, и она презрительно фыркнула:

— Что ж, полагаю, нет необходимости играть в прятки — тетушка Джеральдина все равно не сможет это долго скрывать. Генри Фэрридей вообще не упомянул тебя в своем завещании, но стряпчие прекрасно знали о существовании его внучатой племянницы, и, так как до твоего совершеннолетия оставалось всего шесть месяцев, Джеймс вынужден был согласиться стать твоим опекуном!

На мгновение Домине потеряла дар речи и смотрела на Мелани широко раскрытыми глазами, в которых ясно читались недоверие и острая душевная боль. Мелани, казалось, пожалела о том, что не смогла удержать язык за зубами. В попытке отвлечь внимание Домине она приложила ладонь козырьком ко лбу, будто что-то разглядывая вдали, и воскликнула:

— А вот и Джеймс! Он обрадуется, что ты вернулась целой и невредимой.

Домине с трудом отвела глаза от лица Мелани, бросила взгляд в ту сторону, куда та указывала, и затем, с приглушенным рыданием, не разбирая дороги, бросилась через конюшенный двор в дом, задыхаясь от душивших ее слез, взбежала по лестнице в свою комнату, бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. О боже, в отчаянии думала она, так вот почему он считает ее обузой! Он не ожидал, что ему придется заботиться о чужой семнадцатилетней девчонке, он вовсе не хотел становиться опекуном, и его покровительственное отношение к ней, его холодная снисходительность и вымученная терпеливость были просто ширмой, за которой скрывались его истинные чувства. Только сегодня, на холме, он дал ей понять, что она была всего лишь помехой, всего лишь нахлебницей, достойной жалости и презрения и лишенной каких бы то ни было прав.