иногда я рисую и… ну, на звёзды там смотрю и мечтаю. Ну да, – Андрей потёр шею, проглотил скопившуюся во рту слюну, уже возненавидев этот класс и Маргариту Павловну. Лицо теперь не просто горело, а пылало, и казалось, что кожа сейчас полыхнёт, а кровь, уже булькающая, фонтаном вырвется наружу. – В общем, я не знаю, что о себе сказать. Я слишком плохо себя знаю, чтобы говорить о себе.

– А что у тебя с лицом? – крикнул Синицын. Он выпрямился за партой, чтоб его хорошо было видно, и когда Андрей посмотрел на него, тот расплылся в довольной, омерзительной улыбке. – У тебя и твоего дружка. Вас кто-то обработал? Или это вы так друг друга раскрасили? Вышло неплохо. Вам даже краситься не надо, девочки!

Он улыбался. Смотрел на Андрея и улыбался так, словно был уверен, что останется безнаказанным. Ему нравится публично унижать, да, нравится, потому что чувствует себя королём, имеющим право при всех выносить суд. И улыбаться… Ведь улыбка – признак победителя. И он ощущает себя победителем. Каждый из них ощущает себя победителем, пока не столкнётся с более сильным.

– Синицын! – рявкнула Маргарита Павловна. – А ну встал и вышел вон отсюда! После урока зайдёшь, поговорим о твоём поведении!

Синицын поднял своё огромное тело и зашагал вдоль парт, направляясь прямо к доске. Когда почти достиг её, повернул в сторону выхода, но перед этим бросил в Андрея взгляд – взгляд, полный усмешки и превосходства. Так спринтер может смотреть на того, кого обогнал перед самым финишем. Но только Синицын не был спринтером, он был обычным трусом, но относительно школьных рамок считал себя непобедимым рыцарем. И считал себя вправе кидать в Андрея ТАКОЙ взгляд.

Вскоре Синицын молча вышел, громко хлопнув дверью.

– Не кипятись, – прошептал Коля. – Не заводись, amigo, слышишь?

– Я слышу.

– Я прошу перед вами прощения, – сказала Маргарита Павловна. – Мы работаем на ростом культуры и воспитания в нашем классе, но, к сожалению, есть индивидуумы, которые не всё понимают. Синицын из таких. У меня к вам только одна просьба: отнеситесь с пониманием к…

– Можно мы сядем? – спросил Андрей. – Так будет гораздо лучше и для нас, и для всего класса.

– Пожалуйста, – добавил Коля.

И снова несколько секунд молчания. Маргарита Павловна испытующе смотрела на двух юношей, стоящих плечом к плечу перед незнакомыми людьми, и глаза её за очками перебегали от одного к другому. Потом она нашлась с ответом и сказала:

– Конечно, присаживайтесь. Мы специально освободили для вас парту, чтобы вы сидели вместе. Вон, в самом конце.

Так их представили классу в самый первый день.

***

Миновала почти неделя.

К удивлению Андрея, эти пять дней прошли спокойно. Не было ни одной драки, даже ни одной стычки, он просто сидела на уроках, вёл конспект – вёл конспект! – и уходил сразу после обеда, иногда залезая на крыши и любуясь городом, иногда просто гуляя по Петербургу, почти никогда – сразу идя домой. Хоть вслух он этого не говорил, но Андрей был полон благодарности учителям за то, что они заранее выделили им с Колей парту. Рядом друг с другом они чувствовали себя комфортнее, в безопасности, как-то уютнее.

Относились все к новеньким подозрительно нейтрально, не пытались задеть, особо не интересовались, разве что только к Коле всё время подлетали девочки. Ну, неудивительно, Николай – красавец. С его волосами можно отбирать чужие гаремы. Одна юная особа даже выказала желание покрутить Коле золотистый локон, но он ей в мягкой форме объяснил, что они слишком мало знакомы, чтобы теребить друг другу локоны. Андрей в это время молчал. Его локоны крутить не хотели, об его короткие волосы можно было только порезаться, да и сами девушки ему не были нужны, всё это ему противило. Поэтому в те моменты, когда вокруг Коли порхали девушки, Андрей молча смотрел в парту и не поднимал голову.

Правда, была такая… другая, непохожая. За пять дней Андрей заметил, что несколько раз за урок девушка, сидящая на второй парте, оборачивается и смотри на него. Именно на него. Своими карими глазами она ловит его собственные и не отпускает. А потом отворачивается, и в последнюю секунду, каждый раз Андрей успевает заметить на её лице улыбку.

У неё были длинные чёрные волосы. Шикарные волосы, переливающиеся тьмой древесного угля. Казалось, каждый волос соткнули из черноты, и теперь все они вместе стелились по спине до самой поясницы. Андрей старался следить за словами учителей, старался ловить сказанное ими и не отвлекаться, но время от времени он позволял себе скользить взглядом по девушке, сидящей за второй партой. И когда их взгляды сцеплялись, Андрей чувствовал, как пах загорается огнём.

На переменах, во время перехода между классами, девушка держалась рядом – специально или нет, – болтала с подружками, но не заговаривала с Андреем. А он всё разглядывал её. Из-под не очень длинной юбки выглядывали стройные ножки кофейного, такого приятного цвета. Школьная форма пыталась прикрыть соблазняющие формы девушки (манящий переход от талии к бёдрам), но грация фигуры всё равно бросалась в глаза. Ладони во время разговора плавали в воздухе – такие аккуратные, написанные художником. Личико её… нет, лицо, потому что эти величественные скулы нельзя было назвать частью личика, а только лица юной смуглой красавицы. А глаза… эти карие глаза казались ярче голубых, зелёных, серых, потому что радужки отливали тёмным-претёмным золотом. Мулатка, подумал Андрей. Кожу словно покрыли молочным шоколадом, и когда на один короткий миг из-под рубашки, в проёме меж пуговиц, показалась частичка маленькой груди, кровь вскипела в Андрее вулканической магмой. Его пленила кожа цвета молочного шоколада.

Синицын пытался пробить Андрея. В дверных проёмах бортовал его плечом, стараясь спровоцировать. Будто базарная сплетница он болтал языком за спиной, и до Андрея долетали слухи, неприятные слова, ещё чуть-чуть, совсем чуточку, и гнев возьмёт над разумом верх. Но благо, Коля всегда был рядом. Он словно холодная вода остужал Андрея и успокаивал его, удерживая от глупых поступков. Наверное, без Коли Андрея бы убили где-то на улице, вонзив нож в печень, провернув его несколько раз, кровь стекала бы по асфальту в водосточную канаву, и последним, что услышал бы Андрей, был бы смех уходящей вдаль шпаны. Но он оставался жив, и гнев его, вызванный нападками Синицына, укрощали руки Коли. Он просто хватал его за плечо и говорил: «Успокойся, compadre, мы только пришли в школу. Нам нельзя вылетать отсюда, держи себя в руках».

Так прошли пять дней, и именно о них думал Андрей во время приготовления к ужину вечером первого октября, когда Петербург ласково провожал пятницу розовым закатом.

Но в районе, где жил Андрей, уже