— Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя брошу тут одну, беременную, и рвану к своему охламону? Ничего, жил без меня четыре года, и ещё немного поживет. Зато приедем не с пустыми руками, ещё больше ценить мать будет. Ну, или материальные блага. А я останусь здесь, с тобой. И мы потом пойдем вместе и не рассчитывай на другое. Знаю я тебя, оставлю одну, так ты наберёшь чего попало, покидаешь как попало и половину нужного забудешь. Нет, Аня, мы вместе! Ты не побоялась мне все рассказать и с каким-то мировым разумом из-за меня спорила. Больше эту тему не поднимаем! Сейчас зарисую последние ориентиры, и поедем домой. И будем ездить сюда хотя бы раз в десять дней, дорогу накатывать. Местные, даже если и поедут здесь, все равно ничего не увидят.

А мне сразу легче на душе стало. И дорогу нашли, и Нина решила остаться со мной. Хоть я и хорохорилась, но все равно, страшно было оставаться здесь одной, после отъезда моих детей в другие страны. С Нинулей мы всегда были близки, а за эти дни сблизились настолько, что я даже не представляла, каково это — прийти домой, а Нины там нет.

Утро не задалось с самого начала рабочего дня. Вначале был вызов на боли в животе, мужчина. Ну, да, верно, боли, чего ж бы им не быть, когда язва желудка вот-вот пройдет последний слой стенки желудка. Только вот болезный просил нас сделать ему "укольчик" и он побежит на работу, у него сегодня важное совещание. Убила двадцать минут времени, объясняя мужику, что до работы он может и не доехать — язва таки "просверлит" себе дорогу в брюшную полость, а это уже совсем плохие перспективы.

Только свезли больного в БСМП, как последовал очередной вызов — мужчине на улице плохо. Знаю я эти "плохо"! Скорее всего, жалостливые старушки обнаружили в кустах мирно спящего пьяного бомжика и решили развлечься за наш счёт. Сейчас начнут трезвонить каждые пять минут и дребезжащим негодующим голосом интересоваться — когда же приедут эти лодыри из скорой? Тут человеку плохо! А по приезду скорой дружно испарятся за ближайший угол дома и будут оттуда выглядывать, чтобы мы не бросили "страдальца" тут в кустах. Воняет же под окнами!

Так оно и было. Бомжик мирно почивал, периодически посылая тыкавших в него своими палками бабок в пеший тур с эротическим уклоном. Стоило нам подъехать ближе, как бабки дружно упорхнули в разные стороны. Мужик бодро храпел, изредка делая попытки исполнить хриплым голосом нечто зажигательное. Гадство, и не отделаешься ведь, бабки бдили за углом. Решили — сейчас грузим, а возле парка выпустим "узника медицины" на волю. Хорошо, сегодня у меня нормальная бригада, сплошь мужики молодые, не считая меня, конечно. Водитель Андрей, фельдшер Ильяс и новенький врач — практикант Дмитрий Васильевич, или Дима, как смущаясь, представился нам с Ильясом.

Андрей подогнал ближе машину, распахнул задние двери, Дима и Ильяс ловко забросили матерящегося алкаша на носилки и в машину. Стремясь избавиться поскорее от алкаша, Андрей быстро рванул с места. Это было стратегической ошибкой. От резких рывков при объезде ям на внутриквартальных проездах бомжика стошнило. Короче, облевал он все, что видел. Пришлось отпустить бомжа раньше, чем планировали. При этом Ильяс красочно матерился на двух языках — русском и башкирском. Андрюха мрачно нахохлился за баранкой, а я запрашивала санобработку машины.

Горестно вздыхая, диспетчер отправила нас на дез. станцию. Пока я гуляла, "дышала воздухом и нюхала цветочки", мужики драили салон скорой. Видимые следы исчезли, но запах… он остался. Тогда Дрюня обрызгал все спреем "Хвойный". Стало вонять облеванными елочками.

Но Андрюша, будучи упёртым в попытках достичь нужного результата, применил ещё несколько разных спреев. И добился-таки результата! Вонью вонь поправ. На фоне химической вони запах рвоты был самым ничтожным! Так и катались до обеда, открыв все окна в салоне и даже боковую дверь. Правда пациенты, которых мы транспортировали, недоуменно крутили носами, пытаясь понять, чем у нас так забористо пахнет? Заехав на подстанцию полниться, решили заодно, и пообедать у Рахмона.

Только сделали заказ и, дождавшись своих блюд, взяли ложки, как заблымкал коммуникатор. Голос дежурного диспетчера был извиняющимся и тревожным.

— Аня, прости, я знаю, у вас обед, но у меня ни одной машины свободной! Менты просят медобеспечение. Ситуация 212!!

У меня похолодело внутри, хреново. 212! Это захват заложников.

Мы подхватились с места, пока я доставала деньги за обед, подскочил сам Рахмон, протягивая нам пакет с упакованными в коробки нашими заказами. От денег отмахнулся, проговорив.

— Храни вас Аллах! Вернитесь все целыми! Я знаю, что такое заложники…

Двор из четырех девятиэтажек был оцеплен полицией, из одного подъезда выводили вдоль стены дома жителей спецназовцы, прикрывая людей своими щитами. Мы подъехали почти вплотную к полицейскому "Тигру", там стояли несколько человек, один что-то говорил окружающим. Я запретила своим выходить из машины, сама подошла к руководителю операции.

— Мы медобеспечение, что там случилось?

Мужик повернулся в мою сторону.

— А, медицина… да нарик дозы не нашел, зато нашел где-то карабин охотничий, мать и сестру несовершеннолетнюю объявил заложниками, и постреливать по двору начал, тварь! Двоих ранил, ваши увезли уже. Теперь вот звонит, орет, что сейчас застрелит мать и сестру и выкинет в окно, вон, на седьмом этаже.

В самом деле, на седьмом этаже в одной из квартир только одна балконная дверь была немного приоткрыта, остальные окна плотно зашторены. Там, в двери, колыхалась какая-то тень.

— И что требует?

— Как обычно, — вздохнул полицейский — миллион долларов, вертолет на крышу. И дозу немедля, чтобы ширнуться.

Замолчав, он рявкнул в микрофон гарнитуры.

— Трофим, ну что там?

Невидимый мне Трофим ответил.

— Цель вижу, работать не могу, он постоянно передвигается и прикрывается то девчонкой, то бабой! Могу их зацепить, если дернется. А его реально колбасит, дёргается, мне видно.

Ясно, снайпер на крыше противоположного дома. Телефон затрезвонил в руке командира, я собралась уходить, чтобы не мешать. Внезапно полицейский махнул мне рукой, останавливая. Я замерла на месте. Он включил громкую связь, и я услышала.

— Вон скорая приехала, я вижу, пусть врачиха поднимется, у них ширево есть, я знаю! Только баба пусть идёт, мужика застрелю сразу!

И наркоман отключился. Теперь все смотрели на меня выжидательно. А я жалко улыбнулась. Ну, что я могу? Ну не чувствую я в себе позывов к самопожертвованию, тем более, теперь. Полицейский вздохнул опять.

— Понятно, что приказать я вам не могу, но он конкретно съехал с катушек, сказал, если не придёте, убьет всех в квартире, отдайте ему наркотик, он вас не тронет.

Я позвала Ильяса, при свидетелях из упаковки с наркотиками убрала все ампулы, кроме одной и передала их фельдшеру. Сказала, чтобы полицейский сразу же написал и отдал Ильясу акт о расходе одной ампулы промедола. Взяла в руки ящик с медикаментами и медленно пошла к подъезду. Каждый миг, ожидая выстрела. Что творится в мозгах у конченого наркомана — неизвестно никому, в том числе и ему самому.