Копия листа из ежедневника Джошуа лежит на краю кровати.

Пора немного побыть мисс Марпл. Тревожно, что частица Джошуа Темплмана проникла в мою спальню. Мозг театрально шепчет: «Представь!» Гильотинирую эту мысль.

Изучаю листок. Палочки – думаю, это ссоры. Делаю отметку на полях. В тот день их было шесть. Звучит похоже на правду. Маленькие косые линии – не имею понятия, что это. Но иксы? Вспоминаю открытки на День святого Валентина с поцелуйчиками. В нашем кабинете такое не встречается. Это, должно быть, его кляузы кадровикам.

Складываю ноутбук и убираю его, потом чищу зубы и ложусь в постель.

Насмешка Джошуа над моей одеждой – «странные маленькие ретрокостюмы» – подвигает меня к тому, чтобы завтра откопать в глубине платяного шкафа маленькое черное платье и надеть его. Это полная противоположность серому рабочему длиной до лодыжек. В маленьком черном моя талия выглядит очень тонкой, а попа – восхитительной. Дюймовочка в образе Джессики Рэббит[3]. Он думает, что видел маленькую одежду? Он ничего не видел.

Коротышек вроде меня обычно считают скорее милыми, чем сильными, так что я смету все преграды. Ажурные колготки такие мягкие, они щекочут кожу, как мелкий песок. Красные туфли на шпильке вознесут меня на невиданную высоту пяти футов и пяти дюймов.

Завтра не должно быть никаких упоминаний о клубнике. Когда я войду, кофе прыснет из носа Джошуа Темплмана. Не знаю, почему мне этого хочется, но это факт.

Что за вздорная мысль! С такой разве уснешь спокойно.

Уснула с его именем в голове, отсюда, наверное, и мой сон. Середина ночи, я лежу на животе, прижавшись щекой к подушке. Он лежит на мне сверху, прижавшись животом к моей спине, теплый, как солнечный свет. Его горячий шепот раздается у меня в ухе, когда он ерзает бедрами, пристраиваясь между моих ягодиц.

Я уработаю тебя. До полного. Изнеможения.

Получаю исчерпывающее представление о его весе и размере. Пытаюсь прижаться к нему еще раз, чтобы снова ощутить это, но он тихо и укоризненно произносит мое имя, а потом забирается выше. Его колени сжимают мои бедра, кончики пальцев гладят округлые выступы грудей. Жар дыхания оседает паром на моей шее. Мне не удается вдохнуть полной грудью. Он слишком тяжел, а я слишком возбуждена. Забытая чувственность пробуждается к жизни. Я скребу ногтями по простыне, пока кончикам пальцев не становится горячо от трения.

Во сне я черте чем занимаюсь с Джошуа Темплманом?! Содрогаюсь от сознания этого и балансирую на грани пробуждения, но глаз не открываю. Нужно узнать, куда заведет меня мой ум. Через несколько минут снова проваливаюсь в сон.

Я сделаю все, что ты захочешь, Люсинда. Но ты должна будешь попросить.

Он говорит ленивым тоном, какой использует, когда смотрит на меня с таким выражением лица, словно подглядывал за мной в дырочку в стене и знает, какая я, во всех подробностях.

Поворачиваю голову и вижу его запястье – манжета деловой рубашки расстегнута, в ней нет запонки. Мне виден дюйм его запястья – волоски, вены и сухожилия. Рука сжимается в кулак, и от одной мысли о торжестве над ним у меня все внутри трепещет.

Лица его я не вижу. Хотя это может все испортить, переворачиваюсь на спину, таща за собой одеяло и простыню. Я спутана его руками и ногами. Понимаю, что возбуждена, и при одном взгляде в его блестящие синие глаза вдруг ощущаю влагу между ног. Издаю театральный вздох ужаса. Он отвечает хрипловатым смешком.

Боюсь, что так. А он, судя по всему, ни о чем не жалеет.

Вес его тела приятно давит на меня сверху. Бедра, руки. Я извиваюсь и льну к Джошуа из сновидения, чувствую, как он напрягается, закусывает губу, чтобы не застонать, и открываю для себя шокирующую истину.

Ты безумно хочешь меня.

Слова эхом вырываются из моего рта, неотвратимо правдивые. Поцелуй под ухо, в то место, где бьется пульс, подтверждает то, что я уже знаю. Это больше, чем просто влечение, мрачнее, чем плотское желание. Это беспокойное напряжение между нами, которое никак не находило себе выхода до настоящего момента. Кремовые простыни обжигающе горячи.

Ты узлами завязываешься из-за меня. Чувствую прикосновения скользящих по моему телу рук, они задерживаются на изгибах, пуговицы расстегиваются, швы расползаются. Меня раздевают, исследуют. Зубы кусаются, и меня съедают. Никогда еще и никто меня так не хотел. Я постыдным образом возбудилась, и, хотя лежу на спине, взгляд в его глаза подтверждает – в этой игре победа за мной. Пытаюсь притянуть его вниз, чтобы он меня поцеловал, но мой партнер уклоняется от этого и продолжает меня дразнить.

Ты все время знала, говорит он мне, и от его великолепной улыбки я переливаюсь через край. Просыпаюсь, дрожа. Резко убираю руку от шва влажной пижамы, лицо в темноте полыхает. Не могу решить, как поступить. Довести дело до конца или принять холодный душ? В конце концов я остаюсь лежать.

Над изножьем кровати висит мое черное платье, его силуэт выглядит пугающим. Я смотрю на него, пока мое дыхание не замедляется. Перевожу взгляд на часы с красными цифрами. У меня есть четыре часа, чтобы подавить воспоминание об этом «ночном кошмаре».

Семь тридцать утра, день кремовой рубашки. Отражение в двери лифта подтверждает: мое пальто длиннее маленького платья, так что я выгляжу как высококлассная девушка по вызову, которая направляется в гостиничный пентхаус в одном белье под верхней одеждой.

Сегодня пришлось ехать в офис на автобусе. Мне едва удалось забраться с тротуара на первую ступеньку, не сверкнув нижним бельем, а когда двери у меня за спиной закрылись, я поняла, что надеть это платье было катастрофическим безрассудством. Пока я чапала по тротуару к офису «Б и Г», мое шествие сопровождала серия воодушевленных гудков от проезжавших мимо грузовиков, что только подтвердило сложившееся в автобусе мнение. Если бы «Таргет» сегодня работал, я бы заскочила в него и купила какие-нибудь штаны.

Ничего, справлюсь. Просто буду весь день не вставать со своего места. Двери лифта открываются, и, конечно же, Джошуа уже сидит за столом. Чего он вечно припирается на работу ни свет ни заря? Он вообще ходит домой? Или спит в цинковом ящике в котельной? Полагаю, те же вопросы он может адресовать мне.

Я надеялась, что смогу провести здесь минуту или две в одиночестве, чтобы приготовиться к долгому дню без вставания. Но вот он, уже сидит тут. Прячусь за вешалкой для верхней одежды и притворяюсь, что роюсь в сумочке, – выигрываю время.

Если я сосредоточусь на платье, как на главной проблеме, то смогу проигнорировать вспышки воспоминаний о ночном кошмаре. Джошуа поднимает глаза от ежедневника, карандаш – в руке. Он смотрит на то, как я начинаю развязывать пояс пальто, но продолжать невозможно. Синева его глаз гораздо более живая, чем в моем сне. Он рассматривает меня с таким видом, будто занят чтением моих мыслей.