Это низкий голос Бертрана де Люра. Едва не подпрыгнув от неожиданности, я превращаю свое движение в изящный разворот ему навстречу.

— Как бы вас в ведовстве не заподозрили, — говорит он.

Я насмешливо улыбаюсь:

— Разве обо мне уже этого не болтают?

Он наклоняет голову, признавая мою правоту:

— Может, и так, но все равно вам небезопасно ходить здесь одной, госпожа.

Голос у него звучный, выговор правильный, но слово «госпожа» он произносит как-то так, словно хочет сказать нечто иное и весьма оскорбительное. Или мне так кажется из-за того, что похоть прямо-таки пышет от него, окутывая меня душным плащом. И давно он испытывает ко мне влечение, интересно?

— Где ваши фрейлины? — сурово спрашивает он.

В его глазах таится угроза, но, как ни противна мне Жаметта, я не собираюсь отдавать ее на растерзание.

— Я велела им оставить меня одну. У меня разболелась голова, и я вышла подышать свежим воздухом.

Он оглядывает уединенную часть сада, где мы находимся, и я понимаю: ничто не укроется от его глаз.

— Красота госпожи должна была бы привлечь соловья или певчую коноплянку, но никак не растрепанную ворону, — произносит он и на шаг придвигается ко мне, и я вдруг испытываю тревогу. Уж не считает ли он меня настолько «подержанным товаром»; уж не собирается ли допустить в отношении меня какие-то вольности, не опасаясь гнева отца?

А он продолжает:

— Вам небезопасно быть здесь одной, учитывая, сколько стражи повсюду расставлено. Любой воин, случайно увидев вас, может воспользоваться случаем.

Он делает еще шаг в мою сторону.

Мне до смерти хочется отступить прочь. Именно поэтому я заставляю себя, наоборот, шагнуть навстречу, так что мы оказываемся лицом к лицу. Я смотрю ему прямо в глаза:

— Ты в самом деле полагаешь, что у кого-нибудь из них достанет глупости таким вот образом навлечь на себя гнев моего отца? Захочется увидеть собственные кишки, развешенные по стене замка?

Следует долгое молчание. Наконец он кивает:

— Вы совершенно правильно рассуждаете, госпожа. Идемте, я провожу вас к вашему отцу и моему господину.

В животе у меня расползается ледяная паутина страха.

— Не сказал ли мой государь-отец, чего он от меня хочет?

Противно задавать этот вопрос, ибо он обнаруживает мою слабость, но ничего поделать с собой я не могу. В логово д'Альбрэ без подготовки лучше не соваться.

— Он не поделился со мной своими замыслами, госпожа.

На самом деле де Люр знает. Я вижу это по глазам. А еще я готова спорить на что угодно — он про себя торжествует. Однако и я вспоминаю монастырское распоряжение, надежно спрятанное у меня в потайных ножнах, и тайком улыбаюсь.

Он подает мне руку, и мы направляемся во дворец.

Путь в покои д'Альбрэ кажется бесконечным, и я начинаю понимать, как чувствует себя осужденный, ведомый на виселицу. Долго ли де Люр наблюдал за мной, прежде чем показаться? И как он истолковал мое поведение: решил, что я прогоняла прочь ворону или, может, кормила? А вдруг он видел, как я снимала записку?

А что д'Альбрэ? Нашел повод связать меня с бегством герцогини? Но я была осторожна! Очень, очень осторожна! Я из кожи вон вылезу, лишь бы уверить графа, будто всей душой предана его делу. Только так я смогу подобраться к нему, когда настанет пора нанести удар.

Пытаясь отвлечься от беспокойных мыслей, я принимаюсь смаковать разные способы умерщвления д'Альбрэ. Что за удовольствие было бы накинуть ему на жирную шею удавку! Или вскрыть белесое брюхо и выпотрошить, как рыбу!

Вот только это слишком опасно, потому что потребуется приблизиться к нему вплотную. К тому же при его невероятной силе он, чего доброго, одолеет меня. Яд или арбалет сработал бы вернее.

Мы прибываем на место, и капитан де Люр объявляет о моем появлении. Повыше подняв голову и силясь как-то смирить бешеный стук сердца, я ступаю через порог.

Мощь присутствия д'Альбрэ такова, что ее не выдерживает даже роскошь, наполняющая богатый дворец герцога Франциска. Все кругом, начиная от фресок на стенах и кончая оленьими головами, глядящими из замысловатых оправ, кажется каким-то болезненным и даже угрожающим.

Я приседаю в глубоком поклоне:

— Мой государь и отец, как могу я послужить вам?

Понимая, что слишком усердное смирение вкупе со слепым послушанием будет выглядеть фальшиво, я вскидываю глаза и, встретив холодный, ничего не выражающий взгляд графа, подпускаю в свой самую чуточку насмешки.

— Моя непокорная дочь осчастливила нас посещением… Где ты ее нашел? — Д'Альбрэ обращается к капитану, но продолжает смотреть мне прямо в глаза.

— В саду. Она разговаривала с вороной.

Д'Альбрэ изгибает густую кустистую бровь. Я пожимаю плечами с видом легкого раздражения:

— В монастыре Святой Бригантии меня научили отчасти понимать диких тварей, государь.

Эту ложь мы придумали вместе с аббатисой, чтобы объяснить мое долгое отсутствие в доме отца: якобы я удалилась к сестрам-бригантинкам, чтобы обучиться целительству и другим их искусствам.

Д'Альбрэ с отвращением фыркает:

— Ты у них там вовсе размякла! — И обращается к одному из стражников у двери: — Поди посмотри, не удастся ли найти эту ворону и поймать. Пожалуй, я бы ее дочке на ужин скормил.

В груди становится холодно от ужаса. Я только надеюсь, что глупая птица уже улетела далеко-далеко. Если меня заставят съесть мою собственную ворону, я ее выблюю прямо на роскошные, кордовской работы, сапоги д'Альбрэ. Мысль об этом придает толику мужества, а с ней и способность выдерживать его взгляд, да еще и с насмешливым выражением.

Стражник низко кланяется и уходит.

— Обыщи ее, — приказывает д'Альбрэ де Люру.

Капитан неуверенно смотрит на графа. Тот кивает, и де Люр расплывается в улыбке. Потом подходит ко мне. Этот усмехающийся свин кладет ладони мне на плечи и проводит ими вниз по рукам, ощупывая сквозь ткань каждый дюйм моей кожи.

Я не могу доставить ему удовольствие, содрогнувшись от мерзкого прикосновения. Наоборот, забавляюсь, гадая, попробует ли де Люр остановить меня, когда во исполнение монастырского приказа я пойду убивать д'Альбрэ. Если попробует — что ж, разделаюсь и с ним.

Когда его пальцы касаются ножен, пристегнутых к моему левому запястью, брови изумленно взлетают.

— Это еще что?

— Это всего лишь мой нож, капитан. А вы чего ждали — чтобы одна из д'Альбрэ разгуливала без оружия?

Он принимается заворачивать мой рукав.