головы, он хмуро пробурчал:

— Торгуй знай, балаболка!

Петряй не обиделся.

— Сырой ты нонеча, Пахомыч, — мирно заметил он.

Оружейник с сердцем швырнул пистоль в кучу лома и, наваливаясь крепким телом на прилавок, сказал:

— Отсыреешь по нынешнему лихому времечку.

Затем сплюнул через прилавок и с тоскою поглядел на крыши кремлевских строений:

— Замутил расстрига жизнь нашу. Запоганил! Отступились, видать, от русского народа и правда-матка, и бог, коль уселась на Москве родимой воровитая шляхта…

— И впрямь воры, — помрачнел Петряй. — Истинно воры, и уж до того лютые и бесстыжие — прямо невмоготу! Всюду грабят, убивают, в застенки волокут. Только мыслю я, что недолго шляхте пировать на Руси. Скоро обломает она зубы на московских крендельках…

И, опять хитро сощурив глаза, он многозначительно спросил, щелкая пальцем по мешочку с порохом, что стоял на прилавке:

— А не приметил ты, Пахомыч, что ноне твое зелье куды шибче мово раскупают?

Оружейник чуть улыбнулся в ответ:

— Примечай да помалкивай.

К ларю подошел незнакомый боярин со слугами. Петряй с досады шлепнул ладонью по лукошку и нырнул в толпу. Выбрав место полюднее, он залился звонкой скороговоркой:

— Гей, люд голодный!

Подходи-поспешай.

Пирожки покупай.

Пирожки со всячинкой:

С таком есть

И с начинкой!

— Экой голосистый, — позавидовал нищий монах с осипшим голосом, останавливаясь рядом с Петряем. — С половины взял бы такого христа ради просить. Почем, божий человек, пирожочек с грибками?

— Покупай,

Не скупись.

Ешь — торопись!

А то ляхи набегут

И объедки отберут, —

кричал Петряй, успевая подавать во множество тянувшихся к нему рук теплые пирожки, принимать деньги, быстро отсчитывать сдачу и в то же время зорко поглядывать вокруг. Он заметил, как мимо него, понурив непокрытую голову, шел знакомый краснорядец Терентий Смагин.

Пирожник заступил ему дорогу.

— Здорово живешь, Тереха! Что это ты в будний день загулял? Иль невмоготу было до праздника подождать? — спросил он, с насмешливым участием разглядывая здоровенного детину.

Краснорядец взглянул на Петряя ясными злыми глазами.

— Тверезый!.. — удивился Петряй и развел недоуменно руками. — А я гляжу утресь — замок на твоем ларе. Ну, думаю, загулял Тереха. Опять нелады дома с молодой женой…

— Нету его теперь у меня, дома моего, — глухо, с болью и отчаянием в голосе ответил Терентий.

— Чи-и-во баишь?!

Их обступал народ. Знакомые здоровались с Терентием и участливо спрашивали, что с ним, почто не торгует.

Терентий рассказывал:

— Вчера, вечер уже, вломилась в дом ко мне куча рейтар. Орут, что, дескать, хоромы мои теперь ихними будут… Детей повыкидывали за порог. Марфу Даниловну — женку — изобидели!

— А это что? — нетерпеливо перебил его Петряй, указывая глазами на изорванный кафтан краснорядца.

— Сердце взыграло, не потерпело обиды! — Терентий потряс перед лицом пирожника огромными кулаками. — Сунул одному вору в рыло — они все в драку полезли. Да не на квелого напали! Многим скулы посворотил…

— Молодец, Смагин! — хвалили одни в толпе.

Другие сокрушенно говорили:

— Это что же деется?.. В своем доме житья нет. Пустили в Москву нехристей на свою погибель…

— Бить их надо! — негромко сказал кто-то спокойным басом.

— Как раз теперь время, — живо отозвался на это Петряй.

— В самый раз! Свадьба у них. Ляхи перепились на радостях, — опять сказал бас.

— Пирожки!.. Пирожки горячие! — внезапно закричал Петряй.

Мимо проходили трое подвыпивших польских улан, спесиво приподняв плечи и с вызовом поглядывая на «москву».

Толпа вокруг пирожника растаяла. Остался лишь Терентий Смагин, угрюмый и злой. Тут только Петряй заметил боярина Клешнина, стоявшего совсем близко. От страха у пирожника похолодело в груди.

По Москве ходили слухи, что этот боярин и есть убийца царевича Дмитрия, истинного сына грозного царя. Все могло быть! Недаром же Клешнин теперь в большой милости у самозванца — расстриги и нехристя…

Однако Клешнин, подойдя к посадским, дружелюбно поздоровался и пожелал доброго дня, чем очень удивил обоих.

— Денек, слава богу, знатный, — не особенно радушно ответил пирожник, поворачиваясь спиной к боярину. Подняв кверху лицо, он с насмешливой улыбкой уставился в полдневное майское небо, высокое и чистое.

— Слыхивал я тут, Смагин, что у тебя поляки домишко отняли, — обратился Клешнин к краснорядцу участливо.

— Тебе что за кручина в том, боярин знатный? — буркнул Смагин.

Клешнин крякнул. Его колючие глаза сердито сузились. Но видимо, ему невыгодна была теперь ссора с этими людьми. И поэтому он, как бы от удовольствия, громко ударив себя ладонями по полам кафтана, воскликнул:

— Ну и ершистые вы, молодцы! Любо видеть таких на Москве! — И потом, ухватив Петряя за рукав, грубо повернул его лицом к себе, подтолкнул вплотную к Смагину и, наклонясь к обоим, сказал: — Слышал я ваши речи тут… Ох, крамольные речи! Да я не потяну вас в приказ. Сам тако же мыслю… — И, просунув свою неряшливую бороденку между лицами посадских, стал им что-то нашептывать в уши.

Смагин брезгливо морщился от дурного запаха, идущего изо рта боярина, но слушал внимательно. Наконец он решительно сказал:

— Я приду.

— Глядите, неведомо с кем не калякайте про это допрежь времени, — наставительно молвил Клешнин. — Да не суньтесь в другие ворота на ночь глядя. Рядом живет знатный шляхтич. — И он поспешно пошел прочь, воровато оглядываясь.

— Черта с два я к тебе приду! — негромко кинул Пет7 ряй ему вслед.

Краснорядец помолчал недолго, хмуро оглядывая пирожника, потом сплюнул и сердито заговорил:

— А я пойду. В другое время я бы сам вынул потроха из этого борова, а теперь — пойду с ним… Все равно с кем, только бы согнать с родимой земли проклятых шляхтичей. Тошно мне, Петряй!

— Эх, милай, кому теперь не тошно? Да пожди малость, все перемелется — мука будет, пирогов напечем!

Петряй снял с лукошка просаленную тряпицу, выбрал с исподу потеплее пирог и, подавая его Смагину, сказал бойко:

— Съешь, Тереха. Жизнь плоха — до первого пирога!

Смагин улыбнулся, беря пирог.

— Веселый ты, Петряй!

— А иначе нельзя. Без веселья жизнь — как тесто без дрожжей!

Он поправил лукошко и опять громко, со злым увлечением закричал:

— Пирожки! Пирожки!

Хватай, покупай!

Продаю недорого.

С русского — полденьги,

С поляка — по-разному:

За пирог с требухой —

Воеводу со шляхтой;

За пирог с кашею —

Царя не нашего!

Вдруг Петряй почувствовал, что Смагин дергает его предостерегающе за рукав. Он умолк и оглянулся.