Кажется, капитан вздохнул с облечением, сразу лёг на обратный курс и повёл лодку на центр реки.

- Господин, теперь куда? – спрашивал он, не оставляя штурвала.

- Ну, как я и просил, едем к Фалькенштайну.

- Как пожелаете.

К удивлению и радости капитана, у Фалькенштайна, прекрасного места, где жители Гамбурга устраивают пикники и конные прогулки, пассажир пожелал покинуть лодку. Молодой господин Фюнтер был рад, так как, во-первых, его не пришлось везти обратно, а во-вторых, он полностью расплатился.

Пассажир сошёл с лодки на лодочной станции и сразу смешался с толпой гуляющих людей.

***

Квашнину здесь всегда нравилось. Прекрасные, живописные места, где почти нет складов и технических зданий. Лес, дорога вдоль реки, лужайки для пикников. И всё это у пологих берегов прекрасной и быстроводной Эльбы. Он поднялся с лодочной станции к дороге и пошёл неспешно, поглядывая в сторону почти неразличимого с этого берега британского корабля. Шёл, поигрывал тростью, думал, прикидывал, делал предварительные, грубые подсчёты.

А по дорогам туда и сюда сновали экипажи, как заурядные конные, так и новомодные электрические, управляемые антропоморфными автоматами с удивительными фарфоровыми лицами. Такие экипажи были верным признаком того, что обладатель сего технического чуда –не только человек состоятельный, но и рьяный сторонник прогресса. Автоматы механическими голосами оповещали всех, кого видели у дороги: «Отойдите в сторону, прошу вас быть осторожными. Дорога – место повышенной опасности».

Брат Аполлинарий, за последний месяц поднаторевший в современных механизмах, уже различал не только компанию-изготовителя самобеглых колясок, управляемых автоматами, но и серию с классом. Он, как опытный инженер-механик, не пропускал ни одной выставки автоматов, ни одного их нового вида не оставлял без внимания.

А кроме экипажей, по живописной дороге двигались дамы и господа верхом и попадались энтузиасты разнообразных велоконструкций. Эти господа, проносясь по дороге и отчаянно сигналя в звонки зазевавшимся пешеходам, потные, серьёзные и собранные, как спортсмены, вызывали у публики глубочайший интерес своими агрегатами.

Но сейчас Аполлинария Антоновича в его мрачном настроении всё это не интересовало, а было ему интересно… кроме линкора, взрывчатки и механизмов… ну, разве что павильоны с винами, пивом и закусками, так как не по-майски жаркий день давно вызывал у него жажду. Да и проголодался он уже.

У него ещё было немного времени. Аполлинарий Антонович зашёл в светлый павильон на небольшом пригорке возле самого леса и заказал себе пиво и лабскаус. Он давно хотел попробовать это блюдо, которое преподносилось в харчевнях как истинно гамбургское. Раньше его отталкивал внешний вид. Но теперь брат Аполлинарий решил всё-таки попробовать.

Сам себе Квашнин не отдавал отчёта, но сделал он это скорее, чтобы отвлечься от скорбной мысли, которая не давала ему покоя с утра. Она разъедала его не хуже царской водки. Опытный и весьма закалённый жизнью человек всё никак не мог смириться с потерей связной. Этой замечательной и чистой девушки, за которую он переживал с того самого дня, как она появилась в Гамбурге. Изящная, прекрасно образованная, по-настоящему красивая, умная и старательная дева сразу вызвала у членов группы… нет, вовсе не восхищение, а скорее оторопь. Квашнин, Елецкий и работавший тогда с ними Бельский переглядывались, молча слушая доклад юной, только что прибывшей послушницы. И во взглядах этих закалённых бойцов невидимого фронта читалась лишь одна мысль: зачем святые отцы прислали им в помощь – для очень важной и посему очень опасной операции – этого ангела?

«Рехнулись они там, что ли?».

И когда дева ушла после знакомства, больше других возмущался тем, что руководство посылает таких молодых на подобные задания, именно он, Квашнин Аполлинарий Антонович. Оба его товарища молчали: а что тут поделаешь?

Квашнин же как в воду глядел. Девочка, юная и красивая, могла ошибиться, могла допустить ошибку и в случае невезения попасть в лапы ИС. А те ошибок не прощают. Вот… так и вышло.

«Зое повезло, если она сразу… умерла».

Расторопный официант в белом переднике, ловко лавируя между столиков, принёс ему литровую кружку светлого, тарелку с едой, хлеб на блюдце. Пиво было отличным, хлеб тоже, а вот еда… Селёдочку, жареное яйцо и сладкий маринованный огурчик он, конечно, съел, а вот само блюдо только попробовал: неприятное месиво для самых невзыскательных желудков.

«Лабскаус… Дрянь какая. Для моряков и докеров», – решил Аполлинарий Антонович. Но он кривил душой, едал он всякое, и похуже, чем это; в принципе, неплохое мясо, просто из-за девы прекрасной, что не вернулась нынче с задания, аппетит у него так и не нагулялся как следует. Не отпускало его горькое, почти удушающее чувство большой потери с той самой минуты, как связная и курьер не появились даже после истечения контрольного времени. Это чувство потери не покидало его ни на минуту, ни когда он говорил с Елецким, ни когда в уме прикидывал отладку алгоритмов для автомата. В общем, чувствовал Аполлинарий Антонович себя плохо, и блюдо ему не понравилось.

А вот пиво Квашнин допил. После чего сразу закурил сигару.

***

Пройдя по живописной и людной тропе через лес, он вышел на Кёстреберг-штрассе и уже на этой улице быстро поймал извозчика, на котором добрался до «Гренингена», старой пивной, в которой главную роль играют не столы и стены, а пиво и колбаса. Пиво здесь было едва ли не лучшее в городе, как и колбаса, а вот антураж этой пивной явно не привлёк бы людей, ищущих блеск и изысканность. Тут, среди почерневших от времени столов и кирпичных, без штукатурки, стен, выбирая столы у давно немытых окон, как правило, заседал после пяти часов пополудни с блокнотом и карандашом Зигмунд Краус, которого в журналистских кругах города знали под прозвищем Быстрый Зигги. Сейчас за столом с Зигги сидела дама неопределённого возраста из тех, что вечно сидят в пивных. Она лениво поглядывала то на немногочисленную в этот час публику, то на журналиста, который писал что-то у себя в блокноте, не обращая на даму особого внимания. Аполлинарий Антонович подошёл к их столу, на ходу доставая монетку; достав, положил денежку перед дамой и сказал:

- Купите себе что-нибудь, дорогуша.

Дама тут же схватила монету, а журналист поднял на Квашнина глаза и небрежно протянул ему руку для рукопожатья:

- А, Вайс, это ты?

Аполлинарий Антонович пожал руку и, не дожидаясь приглашения, сел за стол напротив Крауса. Дама же встала и, зажав денежку в кулаке, переместилась за другой столик.

- Привет, Зигги.

- Конечно, у тебя ко мне дело,