— Вещи свои собрала и нахрен отсюда пошла, — говорю ровным тихим голосом. — У тебя минута.

— Саид, извини меня… — канючит она, все ещё не догоняя, что я не в себе. И нужно испариться.

Игнорирую, загружая на телефоне профиль с камерами видеонаблюдения.

Прикидывая в голове, кому сейчас можно позвонить, чтобы получить полную информацию, надеваю остатки вещей и распихиваю по карманам ключи, бумажник и прочую мелочь. Пальцы подрагивают. У меня нет плана для подобной ситуации. Чувствую себя фрустрированно. На затылке застыл «холодок» и шевелит волосы.

— Саид… — обречено пытается добиться моего внимания Кира.

Ещё не одета. Стоит в одной блузке и чулках. Как можно вообще быть на столько тупой? Ведь видела же выпуск новостей вместе со мной… Я должен ещё что-то ей говорить? Хотя нет, это не тупизна. Так выглядит истинная человеческая жестокость с отсутствием эмпатии. То, что я сейчас ее вышвырну, Киру волнует гораздо больше, чем жизни нескольких сотен человек. Нет слов…

Собираю ее вещи в одну кучу и иду к двери.

— Саид, я голая! — истерично.

— Я просил одеться! — рявкаю.

Распахиваю дверь и выкидываю шмотки в коридор.

— Вышла…

Хлопает глазами.

— Там же камеры… Меня уволят…

— Вышла! Я сказал!

Вздрагивая, вылетает в коридор и что-то бормочет себе под нос. Захлопываю дверь номера и чувствую, как начинает вибрировать карман.

Глеб подъехал.

Из-за перекрытого движения движемся в час по чайной ложке. Исаев постоянно висит на телефоне, отвечая на какие-то вопросы пожарных, и напоминает охране не подписывать самостоятельно никаких актов. Дождаться нас. Это он правильно мыслит. Ребята в больших погонах под шумок могут накатать чего угодно, и из штрафов потом пол года кормиться будут. Только возможность дай.

Наконец-то прогружаются камеры. Переключаюсь между ними и ничего не понимаю. По коридорам хаотично двигаются люди. Собаки. Пожарники — молодое пацанье угорают, примеряя женские лифчики прямо поверх формы. Меня начинают одолевать сомнения о действительной серьёзности происходящего. Не те вопросы, поведение. Не тот «нерв», слишком много шумихи, журналисты… Надо бы набрать Северова с Алексеем, но чуйка потихоньку начинает работать и советует сначала разобраться самому.

Телефон снова вибрирует. Машинально отвечаю, медитируя на красный сигнал светофора. Ну ещё его нам не хватало.

— Алло…

— Страшно тебе, Саид? — слышу в динамике незнакомый мужской голос и отнимаю телефон от уха, смотря на экран.

Номер не определён. Кто бы сомневался!

— Представься… — шиплю с угрозой.

— Ну-ну, — ухмыляется голос. — Что же ты будущего родственника не узнаешь. — Можешь на вскидку сказать, сколько стоит один день простоя торгового центра? Дорого да? Но это ерунда. Долг перед безопасностью страны — он бесценен, — заключает издевательски-патетично. — Ты же не против, что мальчики потренируются спасать людей на твоей территории?

Логика происходящих событий выстраивается в единую картинку, и я прикрываю глаза, чувствуя, как грудь перестаёт сдавливать. Учения… Мать их, всего лишь учения! Выдыхаю истерику, сдуваясь, как растерзаный воздушный шарик. И следом же мгновенно закипаяю, всаживая кулак в кресло и срываясь на гортанный рык.

— Ты просто конченый, Обский! Это же беспредел! Я тебя уничтожу!

— Мне нужны твои деньги, Саид, — сухо отзывается в ответ трубка. — Ты не оставил мне выбора.

Теона

Желудок сводит от голода. Больше суток я пью только воду. Мне тошно и одиноко.

Не хочу больше ничего брать в доме отца. Это забастовка, да. Потому что я, в конце концов, хочу понимать, чего жду. Хочу, чтобы со мной обращались, как с человеком, а не как с породистой сукой, которая ждёт хозяина. Чувствую, что отец не хочет отдавать меня родне. Видимо, в качестве жены моя шкурка все-таки выходит дороже.

Брожу по интернету, пытаясь хоть немного понять правила того мира, в который попала. У Наргизы спрашивать не хочу. После того утра она презирает меня открыто и говорит, что таким как я, Аллах не должен давать ни мужа, ни детей. Жена отца меня сторонится, боясь гнева мужа. Она вообще, по непонятной мне причине, очень его любит. Прямо в глаза и рот заглядывает.

Блокирую экран телефона и зарываюсь лицом в подушку. Слёзы мочат ткань.

А что, если мой следующий жених будет таким же старым, как отец? Я пытаюсь поставить себя на место Ясмины и понять каково ей. Мириться с чужими детьми, не имея своих, ложиться в постель со старым телом, терпеть уже устоявшийся непростой характер… Нет, родитель далеко не самый противный. Он хорошо выглядит для своих пятидесяти, (большинство его ровесников выглядит сильно хуже), ни в чем не отказывает Ясмине, не обижает. По крайней мере, прилюдно. Но двадцать пять лет… Это же целая жизнь.

Рука нащупывает под подушкой батончик мюслей. На душе теплеет. Это Амина вчера поздно вечером подсунула мне под дверь две штуки. Классная девчонка. Надеюсь, что с ней никогда не поступят также, как со мной.

Тихонько съедаю батончик и прячу фантик под матрас. От сладости горло стягивает жаждой и я несколько раз сглатываю слюну, чтобы напиться. Прикрываю глаза. Пить не пойду. Не хочу появляться на кухне. Надеюсь, что отец все-таки сегодня со мной поговорит. Иначе… не знаю что. У меня нет плана. Я как никогда смиренна и хочу компромиссов. А дальше — будет видно.

Дверь резко распахивается и бьется ручкой о стену.

Я подхватываюсь на кровати и оборачиваюсь, вырезаясь взглядом в Наргизу.

— Отец велел тебе надеть платье и выйти в гостиную, — пренебрежительно говорит она. — И ещё… — поджимает губы. — Не вздумай выкинуть очередной номер.

— Зачем спуститься? — холодок прокатывается по позвоночнику.

— Брат нашёл тебе нового жениха, — нехотя признаётся она. — Надеюсь, Аллах пошлёт этому мужчине мудрости и подскажет не брать тебя в жены.

— За что вы меня так ненавидите? — качаю я головой.

Фыркнув, Наргиза поправляет платок и выходит из комнаты, оставив дверь открытой.

Я долго умываюсь холодной водой и плету косу, приглаживая непослушные волосы мокрыми пальцами. Лицо жирно замазываю пудрой. Надеваю самое бесформенное и закрытое платье… Не хочу быть для нового «жениха» красивой. Потому что уже не верю, что обесчещенная девушка может заинтересовать порядочного мужчину с большим капиталом. Просто прошу, чтобы он был не старым и не противным.

Сильно, до выложенных зубов кусаю себя за руку, чтобы физическая боль перекрыла спазмы в грудной клетке и выхожу из спальни, бросая взгляд на кровать. Мне почему-то кажется, что спать сегодня я буду уже не здесь.