Интересно, как там поживает тот паренек из моего призыва, которого вчера Денис назвал Егоркой? Но я не смог думать о нем слишком долго. Движения рязанца участились, и мне пришлось засунуть в рот фрагмент простыни и крепко сжать его зубами, чтобы не заорать. Снова стало слишком больно. Но вот Денис, наконец-то, бурно разрядился в меня. Я это понял по тому, как горячие струи спермы стали растекаться внутри анального канала, наполняя меня, словно клизма. Помню, как мне в детстве её делали, чтобы от запора не мучился. Похожие оказались ощущения.

Рязанец вытащил из меня упругую дубину, которая тут же стала терять в объеме и уменьшаться. Он понемногу переводил дыхание, а я снова вернулся мыслями к тому пареньку. Мы с ним оказались в одной лодке. Униженные, оттраханные, залитые спермой. Мне хотелось увидеться с ним, чтобы поговорить, поддержать. Это ведь у меня здесь, в части, оказалось всего два любовника (хотя кто знает, что будет дальше?), а Егору вчера пришлось испытать на себе половое внимание сразу нескольких голодных самцов. Надеюсь, они не навредили ему?

– Ладно, сладкий пряник, – усмехнулся Денис. – Живи пока и радуйся.

Он спустился вниз. До подъёма оставалось ещё примерно два часа, так что было у самца время восстановить затраченные на меня силы. Я же осторожно провел рукой между ягодицами. Там было липко и влажно. Посмотрел на пальцы. Хорошо, крови нет. Значит, всё в порядке, я правильно расслабляюсь. Эх, надо бы пойти подмыться, иначе весь день придется потом щеголять с пятнами спермы на трусах. Причем если кто увидит, что они сзади, а не спереди, как это слишком часто заметить можно у многих парней, то сразу догадается о произошедшем со мной.

Забавно: у нас у всех трусы черные, сатиновые. Пятна от засохшего семени видно на них невооруженным глазом. Пока они просто мокрые – то могут сойти на другие жидкости. Когда высыхают, становятся явным доказательством половой активности. Или, как в моем случае, – пассивности. Тот, кто придумал, что солдаты должны носить именно такое нижнее белье, явно не предполагал, что мы здесь не только служить станем, но и ублажать себя. А порой и не только.

Я спускаюсь вниз. Надеваю «дежурные» для нас с Денисом резиновые сланцы (не громыхать же по деревянному полу сапогами, пока все спят?) и спешу в умывалку. Там, к счастью, никого нет. Потому включаю воду и начинаю тщательно смывать со своей промежности следы пребывания во мне крепкого рязанского парня. Хорошо, что сперма – не сало, помыл, и отстала.

Пока ёжусь от холодной воды, под самый финал моего занятия, вдруг слышу какие-то всхлипы вдалеке. Поворачиваю кран, и звуки становятся более различимы. Они идут из-за двери маленькой комнаты. Там, я знаю, склад всякого хозяйственного хлама для уборки: вёдра, тряпки, швабры и прочий инструмент, а ещё сода в больших коробках и порошкообразная хлорка – для дезинфекции. Всякий раз, когда предстоит навести в казарме блистательный порядок, мы периодически ныряем в эту подсобку.

Осторожно открываю дверь. Глаза с трудом привыкают к темноте: лампочка внутри не горит почему-то, как я ни щелка выключателем. Всхлипы прекращаются.

– Кто здесь? – Спрашиваю. В ответ гулкая тишина. Только слышно, как из кранов падают капли в жестяные раковины. Бум-бум-бум…

Наконец, глаза привыкают к сумраку. И в дальнем углу, между коробками, я вижу маленькую фигуру. Она сидит на полу, прижав колени к голове и обняв их руками. Кажется, я теперь догадываюсь, кто это. Осторожно, чтобы не напугать ещё сильнее, захожу в каморку, закрываю дверь за собой. Теперь мы вдвоем.

– Егор, это ты? Я знаю, что ты. Почему тут сидишь? – Тут понимаю, что спросил очевидную глупость. Я же слышал, как с ним вчера обошлись. Потому просто усаживаюсь рядом. Молчу пару минут, собираясь с мыслями. Надо как-то поддержать сослуживца, иначе он или руки на себя наложит, или ещё похуже что сотворит. Недавно только парни рассказывали, как в Подмосковье один такой же вот, обиженный другими, достал где-то автомат с полным боекомплектом, да и расстрелял половину взвода. Это лишь за то, что ему предложили отсосать! А если бы чего похуже, и не предложили, а сделали?

– Егор, ты как? – Знаю, вопрос дурацкий, но надо же с чего-то разговор начинать.

Он только всхлипывает в ответ. Тогда, недолго думая, я обхватываю его руками. Он пытается вырваться, но я прижимаю его к себе, глажу по голове, как маленького. И тут парнишка начинает плакать. Так горько и жалобно, что я невольно сам начинаю слезы ронять. Вот так и сидим в темноте, два униженных. Только я, несмотря на всё, получаю удовольствие, а Егорка, видимо, нет.

Первым останавливаю поток слез. Говорю Егорке, что всё будет хорошо, всё обязательно наладится.

– Как? – Первое, что спрашивает он. – Они сказали, я теперь буду ротная блядь. Что станут трахать во все дырки, и чтобы я… – тихий всхлип – не смел отказываться, иначе станут бить. Я пробовал вчера сопротивляться, они меня… поколотили. Ремнями.

Хочу сказать, мол, я слышал, но тогда возникнет резонный вопрос: чего же не пришел помочь? И как признаться, что сам оказался в тот же час в роли пассивного гея, которого заставили сосать соленый и крепко пахнущий мускусом член? Но ведь как-то надо дать Егору понять, что мы с ним из одной обоймы. Что нас связывает одинаковая беда. Которая для меня, впрочем, и не такая уж большая. Она бы стала такой, если бы не мои нечастные оргазмы, но ведь есть! Потому что я пассив, и мне нравится происходящее. В определенной степени, конечно, я ласкуша по натуре.

– Никто не тронет тебя больше, – уверенно говорю, поскольку решение созрело в голове спонтанно. Зато оно есть, и я собираюсь его воплотить в жизнь. Причем сегодня же. Да что там! Сразу после побудки. – Приведи себя в порядок, держись. Я постараюсь тебе помочь, – говорю Егорке, проводя рукой по ёжику его коротко стриженных волос. Он уже не всхлипывает, значит ему становится лучше.

Мы расстаемся с Егоркой через несколько минут. Я иду спать, он – наводить порядок на своем измученном ночными «забавами» парней теле. А уже утром, когда выдается возможность, я первым делом обращаюсь к лейтенанту Виталию и прошу взять под своё крыло ещё и Егорку. Если хочет – вместе со мной, а нет, так пусть его одного.

– Что за Егорка такой? – Недовольно спрашивает офицер. Понятно, почему его никто не любит из служащих: он командир, который даже не интересуется подчиненными. Нас не десять тысяч, пора бы уже и запомнить. Не по лицам, так хотя бы по фамилиям и именам.

Я рассказываю. Виталий задумчиво курит (я перехватил его на улице неподалеку от казармы). Потом говорит:

– И на хера он мне нужен, когда есть ты?

– Одна жопа хорошо, две – лучше, – кисло улыбаюсь в ответ. – Сможем тройничок устраивать.

– Хм… – произносит офицер. – Ладно, приведи его завтра ко мне. С ночевкой. Посмотрим, на что способен.

– Только у меня просьба, товарищ лейтенант, – говорю доверительно.

– Ну?

– Помогите сделать так, чтобы Егора никто в казарме не трогал больше. А то парни ночью с ним… позабавились. Я поговорил с парнишкой, он вроде бы ничего так, но сказал: если ещё раз тронут – перестреляет всех к такой-то матери. Вам ведь не нужно такое ЧП в роте, правда?