Попали и в Силантия — прямо в грудь. Пошатнулся Силантий — такой силы удар был. Однако выдержал черненый миланский панцирь, не погнулся даже. Снова взбежал на заборол отважный московский воин, замахал обнаженным мечом, указывая:

— Налево, налево котел тащите… А сюда дров! Эй вы, вы, с копьями… Во-он туда бегите, видите, татарва прямо тучей лезет!

— Алла! Алла! — лезли на стены татарские воины, сжимая в зубах кривые сабли. Еще немного — и побегут проклятые московиты, бросятся вниз со стен. Еще чуть-чуть — и раздолбает гнилые ворота стенобитный таран, что уже тащили невольники. Только не сожгли б его московиты, не дай Аллах…

Вах! Вах! А ведь сожгут, гяуры. Ишь, как шмаляют горящими стрелами. Ну, точно зажгли. А эти, таранные, разбежались во все стороны, как тараканы! Вай, Алла! Не зря мудрый Аксай-бек не доверял этим проклятым кафинцам.

Увидев, как, не доезжая ворот, запылал таран на деревянных колесах, осажденные испустили громкий радостный вопль. У защитников Алексина словно прибавилось сил — с такой отвагой и неистовством колотили они лезущих на стены нехристей. Воины, и купцы, и разный простой люд, старики, женщины, дети — все были героями, ни один не отсиживался дома, понимали — беда ждет общая. Сдаваться никто не собирался — татар здесь, на юге Московского княжества, знали хорошо. Многие проклинали теперь свою беспечность. Ведь как же — не думали, не гадали, что именно их город окажется на пути Ахмата к Москве. А вот — оказался, хоть и черт-те куда к западу от прямых дорог на Москву находился. Ну, правду говорят: бешеной собаке триста верст — не крюк. То про Ахматку-нехристя сказано.

Силантий ударил мечом очередного показавшегося на забороле татарина. Срубленная голова врага полетела вниз кровавым кочаном.

— А ну, ребятушки, навались! — Четверо мужиков под командой Онисима Вырви Глаз дружно выставили вперед длинное копье с зацепом и, поднатужась, отбросили лестницу от стены.

С визгом повалились с нее татары прямо в городской ров.

— Вот вам и «Алла»! — загоготал Онисим. — А ну, попробуй еще, татарская рожа!

Силантий одобрительно посмотрел на него и вдруг инстинктивно пригнулся. Над головой, чуть не сшибив со стены, пронеслось что-то жаркое, пылающее огнем, словно шаровая молния. Нет, на пушечное ядро вроде непохоже. Да и выстрела не слыхать было.

Силантий выглянул за заборол и досадливо сплюнул. Татары подтащили метательные машины — переметы. Не близко подтащили — не достанешь — как раз так, чтоб швырять за деревянные стены разную горящую дрянь. Ну, суки!

Что ж, надо признать, это было эффективно. В городе тут и там занялись пожары. А переметы все стреляли. Вскоре горели уже целые улицы. Пламя поднималось к небу. Кто не успел убежать — сгорел, вспыхнув факелом.

Вокруг переметов ездил на вороном коне толстый татарин Аксай-бек-мурза:

— Горите! — орал он защитникам города. — Горите! Сгорите все! И пусть иблис владеет вашим имуществом! В Москве мы возьмем больше! Горите, неверные собаки, горите!

Нет, не зря привечал Аксай-бек мастеров из Кафы. Не зря приказывал воинам делиться с ними добычей. Не зря отдал в учение к кафинцам своего младшего — и любимого — сына Ахмеда. Хоть и хром был на левую высохшую ногу Ахмед (злая болезнь скрутила его еще в раннем детстве), а как лихо управляется с переметом. А лицо — всегда забитое, грустное — прямо сияет азартом.

Аксай-бек залюбовался сыном. Вот Ахмед скомандовал что-то невольникам. Засверкали бичи надсмотрщиков, и те дружно завращали ворот, натягивая толстый упругий канат. Оттянули огромную ложку, положили огромный глиняный горшок, пропитанный аравийским земляным маслом, подожгли по знаку Ахмеда и сейчас же выстрелили. С воем пронесся в небе пылающий снаряд, упал где-то в осажденном городе и почти сразу же вознеслось вверх с того места оранжевое упругое пламя.

Горите, неверные собаки! Горите.

Олег Иваныч с Гришаней уже устали ждать. Ни единого голоса не доносилось, ни одна половица не скрипнула. Даже собаки не лаяли. Да что там, вымерли все, что ли?

— Эдак мы с тобой, Гриша, с голодухи загнемся!

Олег Иваныч попытался выбить люк. Куда там! На совесть сделано. Пришлось ковырять крестиком. Хорошо, тот из стали. Ковыряли по очереди — больно утомительное занятие, руки уставали быстро. За короткое время упрели изрядно — будто в аду около сковородок стояли. Олег Иваныч дотронулся до потолка… и отдернул руку. Оказывается, не от работы они упарились — и в действительности снаружи стало жарко.

Гриша принюхался:

— Дымом пахнет, Олег Иваныч! Пожар у них, что ли?

А ведь и вправду — пожар!

Олег Иваныч наконец проковырял в досках люка изрядную дырку. В дыру хлынула целая струя густого едкого дыма.

— Похоже, хорошо горим! — откашлялся Олег Иваныч. — Ну-ка, тсс… слышишь, бревна трещат?

Жарковато стало. Даже не то слово — «жарковато».

— Не понос, так золотуха! — сплюнул Олег Иваныч. — Как бы нам с тобой не сгореть тут… Опа!

Треск и сильный удар. Обрушился потолок? Жара еще усилилась. Олег Иваныч с Гришей стащили с себя рубахи. Ладно, жара — дымом бы не задохнуться.

До досок сверху уже нельзя было дотронуться. А ведь это, пожалуй, неплохо! Черт побери, да они, кажется, уже прогорают! Не было б счастья, да несчастье помогло!

Олег Иваныч разорвал надвое рубаху, протянул половину Гришане:

— Писай!

— Что?

— Намочи тряпку и обматывай морду! И башку прикрой. Чувствую, сейчас все рухнет. Давай-ка вон туда, в угол.

Они едва успели перебраться, как, рассыпая красные горячие искры, обрушились в подвал прогоревшие балки. Прямо на то место, где только что сидели пленники.

— А теперь — наверх! Ну-ка, встань на четвереньки.

Предварительно обмотав руки мокрыми от мочи тряпками, Олег Иваныч оттолкнулся ногами от Гришиной спины и, подтянувшись, выбрался в горницу. Крыша, как он и предполагал, рухнула, все вокруг пылало нестерпимым жаром.

— Эй, в метрополитене! Держи пять! — протянув руку вниз, Олег Иваныч вытащил уцепившегося полузадохшегося Гришаню. Схватил отрока в охапку и выкинул на улицу и, едва не провалившись обратно в подвал, еле успел выскочить следом.

Не сказать, чтоб на улице было так уж прохладно. Скорее, так же жарко! Пылал весь квартал! Огонь везде — слева, справа, впереди и сзади.

Они шли перпендикулярно забору — хотя там тоже что-то горело, но Олег Иваныч помнил, что перед забором должна быть улица… Ага! Вот и она. По краям огонь, впереди дым, позади… позади ад.

— Вперед, Гриша!

Они бежали все вперед и вперед — и не заметили, как насквозь прошли горевшую городскую стену. Обожженные, полуголые, закопченные дымом. Адское пламя бушевало вокруг.

Гриша, споткнувшись, упал: