из шарика выпустили весь гелий – он бы остался в руках простой резиновой тряпочкой, не способной летать. Он был этой тряпочкой. Но что-то менялось с каждым днем, и это ощущение распирало его изнутри, надувало грудь, струилось по спине.

Что он чувствовал к Ангелине? Благодарность? Пожалуй, и ее тоже. За ту легкость, о существовании которой он не знал. За то, что она просто его любила, без претензий на глубокое ответное чувство. Хотя оно и зрело в нем с каждым днем. Приходя домой, он находил пестрые картины, которые она рисовала: они, как опавшие листья, покрывали все вокруг – стол, пол, диваны. «Видимо, вдохновляю», – каждый раз не без удовольствия думал он. Беспорядок на кухонной плите и запах акварели расслабляли его натянутые после работы нервы, и ему хотелось погружаться в быт. Удивительное и новое для него чувство. Возможно, когда оно приходит по собственному желанию, не как обязанность или долг, тогда оно приятно? Сергей провел рукой по лбу, смазав все морщины на нем, потом сильно потер глаза. Пора было ложиться спать. Он неспешно поднялся в спальню, расстегивая по дороге запонки. Ангелина крепко спала. «Даже трусиков не оставила», – он удовлетворенно улыбался в свете прикроватной лампы. Сдвинул край простыни, который прикрывал ее бедра, и стоял какое-то время, любуясь их выразительной округлостью и мучной белизной. Итак, он подводил итоги. Какая-то мысль волной пробежала по его лицу и осветлила его. «Ну что ж, старик, вот и отпустило». Он снял красную ниточку из Иерусалима со своей левой руки, порвал, завязал петлю и крепкий узелок. Потом медленно и аккуратно, чтобы не разбудить Гелю, продел безымянный палец ее правой руки в красное шерстяное колечко и положил обратно на подушку. «Удивительно крепкий сон у этой женщины», – подумал он и лег рядом, пододвинув к себе ее теплое тело. Он не знал, что по ее левой щеке проползла крупная слеза.