– Нет… – покачал головой Вольф.

– Это мучает вас?

– Часто – да…

– Оставьте молодого человека в покое, – потребовал Фрейд.

– Не мешайте, Зигмунд, – нервно махнул рукой Эйнштейн. – Я все-таки немножко ученый… молодой и глупый, но тем не менее.

– Дорогой Вольф, вы не поможете мне отомстить Эйнштейну за его выходку на вашем представлении? – не отставал Фрейд. – Когда он отобрал у меня золотые часы и заставил вынуть всем на обозрение несвежий носовой платок.

Все опять засмеялись, и Вольф ответил:

– Я готов помочь вам.

– Хорошо, – ехидно улыбнулся Фрейд. – Я сейчас загадаю желание, а вы его исполните. – Фрейд замолчал, закрыв глаза, потом сказал после паузы: – Всё. Загадал.

Вольф внимательно посмотрел на него, широко улыбнулся и проговорил:

– Право, не знаю, удобно ли это?

– С другим человеком это, возможно, и было бы неудобно, но с моим другом Альбертом – вполне. Он же доказал, что все в мире относительно. Так что прочь сомнения, Вольф, и действуйте. Действуйте! – ответил Фрейд, сидя в кресле с закрытыми глазами.

– Господин Эйнштейн, вы не скажете, где у вас можно взять пинцет? – спросил Вольф, поднимаясь из кресла.

– Пинцет? – встревожился Эйнштейн. – Зачем вам пинцет?

– Для того, чтобы исполнить желание господина Фрейда.

При этих словах Фрейд зловеще усмехнулся.

– Извольте, пинцет лежит на письменном столе. Кажется, в стакане для карандашей, – ответил Эйнштейн.

Вольф подошел к столу, нашел в стакане с карандашами пинцет и вернулся с ним к Эйнштейну.

– Прошу прощения, господин Эйнштейн, но придется потерпеть. Будет немножко больно.

– Больно? – вновь встрепенулся Эйнштейн. – Я очень плохо переношу боль. А при виде крови могу упасть в обморок, так что…

– Успокойся, Альберт, крови не будет, – понизив голос, проговорил Фрейд. – А жаль…

– Что вы там задумали? – с некоторой тревогой спросил Эйнштейн. – Вы ведете себя, как типичный маньяк-садист.

– Мне лучше знать, как ведет себя маньяк-садист, – вновь зловеще осклабился Фрейд. – Я врач, психиатр. А вы… жалкая пародия на великого ученого.

– Ну и черт с вами, – пробормотал Эйнштейн и закрыл глаза. – Делайте что хотите. Сопротивляться маньякам вдвойне опасно…

Вольф наклонился к Эйнштейну и пинцетом ловко выдернул у него волосок из левого уса.

– Ой! – вскрикнул Эйнштейн, хватаясь за усы. – Больно же, черт вас подери!

– Прошу прощения, это не все… – сказал Вольф. – Я должен сделать это еще два раза.

– Нет-нет, достаточно одного! – запротестовал Эйнштейн, закрывая ладонями усы. – Я полагаю, одного волоса из моих усов достаточно, чтобы удовлетворить чувство мести самого злобного маньяка… коим вы и являетесь, господин Фрейд…

– Что ж, если вам так жалко двух волосиков из ваших усов, придется уступить, – вздохнул Фрейд. – Я бы на вашем месте на голове волосы берег – смотрите, совсем лысый.

– Я очень лысый, потому что очень умный. Это мне так мешает жить, вы даже не представляете, как мне это мешает жить… – сокрушенно вздохнул Эйнштейн и спросил, глядя на Фрейда: – А вам, я вижу, хорошо и легко живется?

– О да! – важно кивнул Фрейд. – Я лысеть не собираюсь…

И тут все начали хохотать, показывая пальцами друг на друга. А Эйнштейн смеялся заливистее всех и даже в порыве озорства показал Фрейду язык, хлопая себя ладонями по коленям.

…Когда они прощались, Альберт Эйнштейн обнял Вольфа за плечи и проговорил:

– Дорогой юноша, вас ждет необыкновенная жизнь… и необыкновенное будущее. Я не обладаю вашими удивительными талантами, но могу с уверенностью предсказать это… – Эйнштейн похлопал Мессинга по плечу. – И если вдруг вам будет плохо, приходите ко мне. Чем смогу – помогу… Кстати, насчет такой лаборатории я постараюсь что-нибудь придумать. Не уверен, что скоро получится – для этого нужны деньги, – но буду стараться… и сразу вас извещу..

Польша, 1939 год, немецкая оккупация

Двое немецких автоматчиков вернулись в зал ожидания, высокого черноволосого мужчины с ними не было.

Унтер посмотрел на паспорт, потом на черноглазую темноволосую женщину, усмехнулся и спросил:

– Юде? – и еще произнес пару фраз на немецком.

Женщина не отвечала, с ужасом глядя на него. Унтер спрятал паспорт в карман кителя и сделал знак рукой. Автоматчики подошли к женщине, один взял ее под руку и повел к двери. Женщина не сопротивлялась, только один раз оглянулась на людей страшными черными глазами.

Они вышли, хлопнула дверь. Унтер остановился перед пожилым человеком в старом пальто и поношенной кепке, с улыбкой сказал:

– Аусвайс.

Цельмейстер и Кобак напряженно прислушивались к тому, что делалось в зале ожидания. Мессинг сидел, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Неожиданно снова прогремела автоматная очередь. Мессинг вздрогнул и открыл глаза, спросил:

– Опять стреляли? Или мне померещилось?

– Стреляли, стреляли, успокойтесь, Вольф Григорьевич… – горько усмехнулся Цельмейстер. – Интересно, сколько нам еще придется здесь сидеть?

– А вы хотите выйти подышать свежим воздухом? – поинтересовался Лева Кобак.

– Я-то могу выйти, Лева, – парировал Цельмейстер. – Я на еврея совсем не похож, а вот вы… и документов спрашивать не надо, ваш нос – это нос Моисея, идущего по пустыне.

– Прекратите, – резко оборвал их Мессинг. – Нашли время шутить…

– А когда же шутить, Вольф, солнце мое? Когда в нас стрелять будут?

– Послушайте, Питер, никогда не думал, что после стольких лет совместной жизни вы начнете мне надоедать, – пробурчал Мессинг.

– Совместной? – спросил Цельмейстер. – Что вы имеете в виду?

– Перестаньте паясничать. Если не прекратите, можете убираться ко всем чертям, – уже зло проговорил Мессинг. – Концертов и выступлений больше не будет… стало быть, и необходимость друг в друге отпала.

– Благодарю тебя. Господи, наконец-то я стану свободным человеком, – пробормотал Цельмейстер. – Ни секунды больше не задержусь в этой проклятой, сумасшедшей Европе… В Америку, только в Америку!

За стенами взревели мотоциклы, послышались громкие голоса, говорившие по-немецки, смех. Потом рев мотоциклов сделался громче, а затем стал быстро затихать.

– Кажется, они уехали… – пробормотал Цельмейстер.

– Тише, – прошептал Лева Кобак. – Сюда кто-то идет.

Действительно, за стенами послышались шаги, потом узкая дверца отворилась, в кромешной тьме образовалась полоска света, и в ней стал виден железнодорожник: