– Это трудный предмет! И миссис Татар хуже всех. Вот увидишь, когда пойдёшь в старшую школу.

Я в этом сомневалась. И, кроме того, мама всегда говорила, что плохой учитель – это окно, а не стена. Я открыла рот, чтобы возразить, но не успела даже пикнуть, как весь воздух в автобусе взорвался.

– Зелёный Гоблин!

Я не знаю, кто это крикнул, но реакция была мгновенной. Все на моей стороне автобуса резко вдохнули и приклеились к окнам в поисках зелёного «Шевроле Импала». Те, кто сидел через проход, кричали нам, чтобы мы подтвердили наличие Гоблина. Он носил это прозвище уже целую вечность, возможно, ещё со средней школы. Он учился в Лилидейле, окончил школу примерно в то же время, что и папа.

У Гоблина было суровое лицо, сплошь угловатое и заросшее щетиной, губы такие тонкие, что рот казался просто разрезом, и чёрные фарфоровые кукольные глаза. Он выглядел так, словно от него за версту несло дряхлостью, хотя на вид ему было не больше сорока. В основном он держался особняком, но излучал ту самую жуткую частоту, которую улавливали детские радары. Это было жёсткое и немедленное правило, чтобы все кричали «Зелёный Гоблин» и задерживали дыхание в тех случаях, когда его машина проезжала мимо нашего неуклюжего автобуса, что было чаще, чем вы могли бы подумать, потому что он жил в конце автобусного маршрута, чуть дальше от нас с Сефи. Нам также полагалось задерживать дыхание, когда мы сталкивались с ним на людях, но поскольку он был нашим соседом, мы с Сефи иногда забывали об этом правиле. Особенно в это время года – мы часто видели его, когда ездили на велосипеде, чтобы проверить участок с дикой земляникой. Она росла прямо у дороги на его стороне канавы, но мы обе слишком трусили, чтобы подбежать и схватить её, хотя она рано плодоносила и сияла на солнце, как рубины.

– Ложная тревога. Это не Гоблин! – крикнула я, и воздух со свистом вырвался из наших ртов так громко, что это походило на несчастный случай на фабрике воздушных шаров. Возбуждение от возможного появления Гоблина на последней неделе занятий в школе взбодрило нас всех, и Карл оставил попытки угомонить нас, хотя его опущенные глаза всё ещё изучали мальчиков. Сефи забыла про химию, мы все просто смеялись и болтали о лете, и я чувствовала себя прекрасно, пока Карл не подъехал к нашей подъездной дорожке и мы с Сефи последними не покинули автобус.

Мы шагнули в облако дорожной пыли, смахивая её с глаз. Мы смеялись и толкали друг друга локтями, но всё это хорошее настроение свалилось с нас, как тяжёлое пальто, когда мы увидели, что нас ждет. Не знаю, как у Сефи, но мой пульс участился, потому что там стоял папа, и на его лице играла буря. Его верхняя губа была оттянута назад в усмешке, которая говорила нам о том, что он в плохом расположении духа и что мы с радостью можем к нему присоединиться.

Он стоял, скрестив руки на груди, пока автобус отъезжал, и я забыла всё о том, что сказала мне Иви, о том, что я подслушала в ванной, о Крабе, о Гоблине, о Линн, у которой раньше меня начались месячные, даже об ожерелье Габриэля, потому что взгляд отца был направлен на нас, как боевой снаряд. Наверное, ему позвонили из школы на тот случай, если Сефи «потеряет» письмо по дороге домой. Некоторые дети так делали. Не мы. Нас учили никогда не врать родителям.

Полоска пота скатилась по моей спине и впиталась в спортивный бюстгальтер. Стрекотали цикады, а воздух казался пыльно-пурпурным от сирени, взметавшей вверх свою пыльцу, словно танцовщица – пышную нижнюю юбку. Я облизнула губы и почувствовала вкус соли.

Папа и Сефи смотрели друг на друга сверху вниз, как снайперы, вот только она уже начала опускать голову. Когда папа был так взбешен, его зеленые глаза вращались в глазницах, сверкая драконьим гневом. Мне хотелось спрятаться за спину Сефи, но это было бы ужасной трусостью.

– Привет, пап, – сказала я, пытаясь нарушить повисшее напряжение. – Какие у нас сегодня задания?

Он меня проигнорировал, и это довело Сефи. Она уже и так вся напряглась, но его гробовая тишина заставила её заплакать.

– Прости, пап, но я заваливаю химию, – шмыгнула она носом. – Возможно, мне придётся ходить в летнюю школу.

Я схватила её за руку.

– Возможно. Это не точно. Я уже сказала, что помогу ей заниматься. Если она хорошо сдаст экзамен, то ей поставят хорошую оценку, и тогда никто не будет сюда приходить и проверять, как она занимается.

Я говорила слишком быстро. Папа всё ещё не смотрел на меня. И он так и не заговорил, но это было в десять раз хуже, чем если бы он кричал.

После того, как он целую минуту смотрел на Сефи так, будто она была грязью на его ботинке, папа резко развернулся и зашагал по подъездной дорожке к дому.

– Пап? – крикнула я.

Плач Сефи превратился в завывания.

– Всё не так плохо, – успокаивала её я. – Давай подождём, пока он уйдёт, а потом посмотрим, дома ли мама.

Мама почти всегда могла вытащить папу из такого состояния. Иногда мне казалось, что это её главная работа на этой планете, не считая оплаты счетов. Папа свернул с подъездной дорожки, прошел через сад и зашёл в дом, громко хлопнув дверью. Мои плечи облегченно опустились. Дом был самым подходящим местом для него в таком настроении. Тогда он не будет на солнце, и если он выпьет, то сразу успокоится.

Я не боялась, что он выпорет Сефи или что-то в этом роде. Он никогда не бил нас и очень этим гордился. Третий муж его матери был жестоким человеком. Он бил папу за любое нарушение, а иногда – и просто, чтобы повеселиться, как говорил папа. Это продолжалось до тех пор, пока папа не стал достаточно большим, чтобы дать отпор. На этом месте истории папа лукаво делал паузу.

«Со мной не стоит связываться», – говорил он, скривив губы.

Но были вещи и похуже ударов.

Мы поднялись на небольшой холм между главной дорогой и домом. Фургон «Фольксваген» был припаркован перед летней кухней, а это значило, что мама уже дома. Я глубоко вздохнула.

– Не переживай, Сефи! Мама даст ему выпить, и мы всё обсудим.

Мы побежали к дому, от нас разлетался пух одуванчика. Змейка, моя трёхцветная кошка, подбежала, чтобы я её погладила, но у меня не было времени. Мы промчались через крыльцо, бросили сумки на стол в гостиной и нашли маму с папой на кухне – конечно же, папа держал высокий бокал без льда.

Когда мы вошли, мама зажмурилась, но потом одарила нас улыбкой. Я была поражена тем, как хорошо они смотрелись, даже когда у мамы было такое взволнованное лицо, а у папы – злое.

– Как дела в школе? – спросила она.

Я постаралась выпрямиться и как можно шире расправить плечи.

– Сефи заваливает химию, но я помогу ей всё выучить, она сдаст экзамен, и всё будет хорошо.

Мама не сводила глаз с Сефи, хотя её слова явно были обращены к папе.

– Я согласна.

Папа проглотил целый стакан бесцветной жидкости и протянул его маме, которая без слов снова налила туда водку с водой напополам.