— Переводи же! — возмущается Эрик, но Хисако жестом просит его дослушать и потом коротко объясняет:

— Юката нарушил гармонию намеренно, но, если мы категорически против, он легко изменит одну ноту.

— Больше он ничего не сказал?

— Ничего.

Эрик чувствует себя одураченным. Он ненавидит Японию и хотел бы вмазать кулаком по роже лжецу, увивающемуся вокруг его жены.

— Ладно, а теперь попроси его уйти. Вернемся к работе.

— Но ведь он пришел, чтобы поработать вместе с нами!

— И это ты называешь работой! Ты прекрасно проводишь время, тебе, судя по всему, очень весело. Его сюита настолько ничтожна, что я вообще не понимаю, как мы будем репетировать пустоту!

— Мы не можем выгнать Юкату!

— Тогда уйду я. Схожу за сигаретами.

— Но ты ведь даже не знаешь…

— Не беспокойся, как-нибудь разберусь!

Взбешенный Эрик широкими шагами пересекает сцену, совершенно убежденный, что Хисако кинется следом. Он забыл, что его жена — японка, она не может позволить гостю понять, что тот стал виновником ссоры супругов. Впрочем, Хисако ничего не имеет против ревности Эрика, воспринимая ее как проявление страсти.

— Твои родители придут на концерт? — спрашивает Юката.

— Конечно! — Ложь срывается с языка сама собой.

Хисако никого не предупредила о приезде и не уверена, что Шинго и Суми узнают о концертах дуэта Берней. Мама Виолетта могла видеть афиши, но она вряд ли захочет оповестить законных родителей своей бывшей протеже.

— И все-таки странно, что ты вышла замуж за француза.

— Странно?

— Не злись! Я хотел сказать, что это досадно для нас, японских мужчин. И для меня в том числе. Почему мы расстались, Хисако?

— Я уехала учиться в Париж, вот почему!

— Если бы ты попросила, я бы тебя ждал.

— Я тебя об этом не просила. Давай вернемся к работе.

Но ей больше не хочется разбирать весьма посредственную сюиту, которую к тому же не так-то просто сыграть. Без Эрика все теряет смысл.

Юката обводит пальцем скулы Хисако. От ее гладкого, как абрикос, лица пахнет мылом. Хисако не отстраняется, ее губы тянутся к губам Юкаты, но молодой человек уклоняется от поцелуя и забирает с пюпитра ноты своего отвергнутого шедевра.

— Но-но! Без глупостей! Ты теперь замужняя женщина!

Хисако удручена, хотя должна была почувствовать облегчение. Все эти годы она не вспоминала Юкату, их общение было недолгим и стало в ее жизни этапом на пути к недостижимой эмансипации. Но она угадала во взгляде молодого композитора желание, он хотел ее как женщину — не как артистку, и это подчеркивает разлад в их с Эриком отношениях, а ведь Эрик — вторая составляющая дуэта, которому сегодня вечером будет аплодировать весь Токио. Муж, влюбленный в свою жену, как жаба в звезду, завороженный ее талантом, питающий надежду с ее помощью приблизиться к музыке, единственной настоящей любви своей жизни.

— До вечера! — бросает Юката с насмешливой улыбкой.

Юката высок для японца, Хисако угадывает под белой рубашкой сильное мускулистое тело. Ей всегда нравились мужчины в белых рубашках.

Эрик не возвращается. Рояли смотрят в черную дыру, куда очень скоро устремится публика. Хисако пытается мысленно стереть один из инструментов, представить себя на сцене в одиночестве. Дитя, вернувшееся к истокам. В воздушном платье с пышной юбкой и воланами, бледно-голубом или розовом, в таком хорошо играть Моцарта или Шопена — главное, правильно подобрать улыбку. Сегодня вечером они с Эриком оба наденут черное — в цвет роялям — и будут выглядеть единым целым.

Посмеет ли Юката прийти за кулисы после концерта, чтобы раздуть нелепую ревность Эрика? Хисако ждет и надеется.

Она не может сосредоточиться на Равеле. Эрик не возвращается, и страх постепенно овладевает Хисако, мешает дышать. Два часа за сигаретами не ходят. Если он умрет… Она снова возьмет девичью фамилию и сыграет все концерты Бетховена. Хисако ужасает, как быстро она утешилась: ничего плохого пока не случилось, а она уже строит планы другой, независимой жизни! Нет, она не сможет жить без Эрика, разве что останется здесь, в ставшей чужой стране. Жена обязана любить мужа, она его любит, так нужно. Слезы приносят облегчение.

Концерт начнется через три часа. Пора возвращаться в гостиницу, съесть что-нибудь легкое, отдохнуть и почистить зубы, потом одеться, проверить, хорошо ли Эрик застегнул ширинку, и припудрить носик, чтобы не блестел в свете софитов.

Хисако выходит на улицу, заклиная всех богов, чтобы в толпе прохожих, спешащих после работы домой, показался силуэт ее голенастого мужа.

«Это моя вина, я недостаточно сильно хочу снова его увидеть!» — корит она себя.

Перед театром собралось человек тридцать меломанов, жаждущих купить билеты. Им плевать, что Эрика, возможно, сбила машина. Они платят деньги, значит, концерт должен состояться. Чем больше билетов продадут, тем вероятней, что дуэт Берней выйдет на сцену точно в назначенный час. В Японии контракт — святое дело. Хисако утешает себя как может.

У окошка кассы стоит пожилая женщина. Она смотрит в сторону Хисако. Хисако краснеет, делает вид, что не заметила ее, торопливо входит в театр. Хисако показалось, что она узнала мать, и ей инстинктивно захотелось сбежать. Возможно, она ошиблась. Кстати, родственники артистов не платят за билеты. Дети посылают им приглашения и контрамарки. Хисако так стыдно, что она почти забывает о страхе за Эрика.

Настройщик уже поднялся на сцену. Хисако здоровается, просит быть повнимательней, как будто это имеет значение…

Она не решается возвращаться в гостиницу одна. Зачем готовиться, ведь концерт может не состояться? Если только… если только ведущий не объявит: «По не зависящим от нас причинам концерт дуэта Берней будет заменен сольным выступлением пианистки Хисако Танизаки. В программе — произведения…» Чьи произведения она стала бы играть? Способна ли музыка, запертая у нее в голове на большой висячий замок, преодолеть преграду ее пальцев? Хисако чувствует искушение сесть за свободный рояль, но она не может нарушить приличия.

— Где ты был? Я чуть с ума не сошла от волнения!

— Ты за меня беспокоилась? Как мило с твоей стороны! Твой друг удалился?

— Ты нарочно так поступил? Хотел меня наказать?

— А тебя есть за что наказывать?

Эрик чуточку смешон в новой для него роли ревнивого мужа. Но Хисако хочется верить, что это не просто игра, что муж видит в ней женщину.

— Боже, конечно, нет, любимый! Как ты мог даже заподозрить…

Она ищет слова, чтобы сделать свою ложь еще убедительней, и не находит их. Они украдкой обнимаются за спиной настройщика. По дороге в гостиницу Эрик признается, что просто заблудился. Он два часа блуждал по кварталу с вывесками на японском языке и даже не мог позвонить — он не знал, как называется их отель, не помнил, в каком зале они собираются выступать. В конце концов пришлось просить помощи у полицейского. Пустив в ход примитивный английский, они нашли в газете программу концертов, и полицейские отвезли его на машине. Он дал своему спасителю контрамарку.