Любое сходство с реальным людьми или обстоятельствами является случайным. Мой роман — дружеское приношение Таэко и Патрику Кроммелинкам, хотя их история была совсем иной. Еще я посвящаю книгу Ориане и Марине Бовер, они — восьмое и девятое чудеса света.

— Чтобы играть Шуберта, ты должна привести себя в состояние полной боевой готовности.

— Простите, учитель, я не понимаю…

Он улыбается, услышав панические нотки в голосе своей всегда такой спокойной ученицы.

— Мир возник не за один день, Хисако. Успокойся. Ты всего год в Париже, а по-французски говоришь почти так же хорошо, как я.

— Спасибо, учитель, но я правда не понимаю… Объясните, что это за состояние.

— Попробую… Представь, что ты в опасности, что умрешь завтра и что все чувства, которые не сумеешь вложить в музыку сегодня, будут потеряны — навечно. Только так, и никак иначе, нужно играть Шуберта.

Прошло четырнадцать лет, но Хисако не забыла голос покойного учителя. Она закрывает глаза, ища в себе нужное состояние, чтобы развернуть тему, которую начал на басах Эрик. Оба сидят, но он все равно выше на целую голову. Их руки соприкасаются, Хисако чувствует левым бедром тепло тела Эрика. Один рояль, одна скамейка, одна фамилия — тоже Эрика — для их ставшего знаменитым дуэта. Слушатели не сводят глаз с этого мужчины и этой женщины, единых на сцене и в обыденной жизни. Публика ценит не только их интерпретацию Шуберта, но и манеру кланяться: рука в руке, глаза в глаза. Эрик угловат, прямые волосы обрамляют сурово-замкнутое лицо, ему неуютно в чуточку коротковатом фраке, он уродлив, но кажется почти красивым. Улыбчивая пухленькая Хисако выглядит заурядной в своих нарядных концертных платьях.

Боевая готовность! До цветов и аплодисментов еще далеко. Под напускной непринужденностью этого скерцо зреет драма, но боевая готовность не есть ни безумие, ни поспешность, нужно дать музыке время «раздышаться», ощутить опасность, но не рисковать, и — главное! — ни на одну, пусть даже самую крохотную секунду не задуматься о списке покупок или оставленной за кулисами бытовой проблеме.

Эрик торопится, подчиняясь участившемуся вдруг дыханию. Что-то вклинилось между Шубертом и музыкантами, Хисако пытается прогнать это, но они на несколько мгновений выпадают из музыки, осталась лишь сцена, старомодные костюмы и рояль, блестящий, как погребальная гондола. Они мешают друг другу, они сталкиваются — впервые в жизни.

«Представь, что завтра умрешь». Хисако берет ноту, потом аккорд… и они снова обретают равновесие, как канатные плясуны.

Публика ничего не заметила и не услышала. Мнение публики — закон, она пренебрегает — она и превозносит, кашляет или беззвучно внимает, но слышит всегда не то, что хотели выразить музыканты. Так было от века, и обе стороны притворяются, что в этом нет ничего особенного.

«Венгерский дивертисмент» знаменит двойственностью концовки: танцевальный мотив в тональности соль минор звучит печально и тревожно. Тень или свет. Хисако смертельно устала. Она роняет голову на руки, едва не касаясь лицом клавиш. Ей хочется насладиться моментом напряженной тишины, она ощущает ее как продолжение музыки. Но публика слишком долго молча внимала голосу рояля, люди хотят откашляться, дойти до туалета, размять ноги… В криках «браво» Хисако всегда чудится облегчение.

Дуэт Берней идет к рампе: Эрик делает один шаг, Хисако — два. Вспышки фотоаппаратов разрывают темноту зала, публика гудит, выражая восторг и преклонение, девчушка, одетая как телеведущая, подносит госпоже Берней цветы. Хисако запрещает себе смотреть на крохотное подобие взрослой женщины, она посылает улыбку куда-то в глубь зала, кланяется невпопад, Эрик шепчет — не касаясь ее руки, даже не глядя: «Бисировать не будем!»

Они уходят за кулисы, как отосланные хозяевами слуги, она — впереди, он — следом за ней, Хисако делает два шага, Эрик — один. Они кланялись, не переплетя пальцы, не обменявшись ни единым взглядом, и разочарованные слушатели вытекают на улицу, обсуждая эту новую, необычную холодность.

СМЕРТЬ В ВЕНЕЦИИ ЗНАМЕНИТОГО ДУЭТА БЕРНЕЙ

Загадочная драма в свадебных апартаментах отеля «Грегориана»

Эрик и Хисако Берней прибыли в Венецию в пятницу вечером. Они собирались провести в городе неделю после триумфального турне по Европе, но в воскресенье утром обоих нашли мертвыми в их номере. Первые шаги расследования указывают на двойное самоубийство, но пресса пока не располагает никакими подробностями касательно способа, к которому прибегла пара. Необъяснимый поступок артистов, выглядевших совершенно счастливыми на сцене и в будничной жизни, взбудоражил весь музыкальный мир. Агент звездной пары господин Мосли, с которым мы связались по телефону, признал, что их последняя запись Шуберта была плохо встречена критиками, а отзыв обозревателя «Музыкальной жизни» можно было безо всякого преувеличения назвать убийственным (если бы не печальные обстоятельства!). По словам господина Мосли, артисты были крайне угнетены этими нападками. Вправе ли мы считать ядовитое журналистское перо оружием, подтолкнувшим участников дуэта Берней к роковому шагу? Неужели психика обожаемых меломанами артистов оказалась столь хрупкой, что расстроилась из-за одной неверно взятой ноты? Выяснить, кто автор той самой статьи, не представляется возможным: он пишет под псевдонимом, и руководство «Музыкальной жизни» отказывается раскрыть инкогнито. Тайна так и остается тайной.

Напомним, что Эрик и Хисако Берней, соответственно француз и японка по происхождению, познакомились двенадцать лет назад в Парижской консерватории, в классе Фрэнсиса Монброна, где были первыми учениками. Именно профессор Монброн предложил им выступить дуэтом на конкурсе в Дюссельдорфе, где они одержали победу.

Эрик и Хисако поженились до окончания консерватории, их первая запись Грига была отмечена большим успехом у публики и критиков. Позже они начали записывать «всего Шуберта», но успели выпустить лишь три пластинки. Эрик и Хисако Берней обратили свои культурные различия в силу, и записи не дадут нам забыть их изумительную слаженность и тонкую манеру исполнения композиторов-романтиков.

Рикардо Ландини,

наш собственный корреспондент в Венеции.

Январь 1996

Я и сам знаю, что не выгляжу скорбящим родственником. Щеки у меня слишком румяные, я толстенький, но тут уж ничего не поделаешь: люди умирают, никого о том не предупреждая, вот мне и не хватило времени, чтобы принять соответствующий обстоятельствам вид. Мама все время разговаривает по телефону и шепчет в трубку одно и то же: «так внезапно», «никто не ожидал»… Нет ничего мрачнее таинства превращения живого человека в покойника.