Потому что – фантасмагория. Жутковатый театр, в котором я была чуть-чуть больше зрителем чем героиней. Эти воспоминания никогда не станут жизненными, в лучшем случае они останутся сильным впечатлением от театрального действа. У Роми, я надеюсь, их не останется вовсе. А у Дэна… такого человека больше не существует.

Ник что-то прошептал на ухо Роми, спустил ее с колен, и она убежала в спальню. Не вставая, Ник длинной рукой осторожно прикрыл дверь.

– Пойми, нельзя быть такой беспечной. Этот человек, раз он уже решился на такое… ты отдаешь себе отчет, насколько он опасен?

Ник смотрел на меня серьезно, слишком серьезно, этот взгляд никак не подходил к его вечно смеющимся длинным глазам. Он ничего не знал, да и никогда не узнает. Ему достаточно факта: Дэн для меня больше не опасен. И я уже не опасна для него.

– Ты… действительно в этом уверена?

– Да.

Ник встал и, меряя комнату большими шагами, задел сказочное строение. Несколько кубиков со стуком откатились к стене. Он нагнулся, неловко пытаясь пристроить их на прежнее место, и, потерпев неудачу, выпрямился.

– На всякий случай запомни, – сказал он. – Мой компьютер знает все. О «восьмом луче» и не только. Если вдруг… я бы не хотел, но если так случится, что тебе понадобится… Все об этой телекомпании.

Я кивнула. Может быть, и понадобится. Для нового детективного романа.

Ник помолчал, а потом в уголках его глаз вновь возникла улыбка, но не лукаво-бесшабашная, а какая-то застенчивая, чуть ли не умоляющая.

– И все-таки… моя мать ждет. У нас же очень красивые места, море… поехали!

– О чем ты говоришь? Мне надо искать работу, придумать, куда устроить Роми, связаться с издательством… Надо как-то налаживать жизнь, ты это понимаешь?

– Мама!!!

Дверь спальни широко распахнулась. На пороге стояла маленькая принцесса – гордая и прямая, как струночка, фарфорово-белая, мечущая молнии из круглых серо-зеленых глазок под грозно и обиженно сведенными бровями. Роми гневалась – и что поделать, я была вынуждена признать, что она имела на это право.

– Маленькая моя, – я подхватила разгневанную инфанту на руки, – я помню, я тебе обещала… Ник, но только на неделю, не больше!

1998

– Так вы говорите, что она…

Я не верил своим ушам – как не поверил глазам час тому назад.

– … жена одного из каторжников… Как, вы сказали, его зовут?

– Хгар, – лениво повторил комендант.

– Кто он такой, этот Хгар? И как случилось, что…

Разговор явно начинал надоедать коменданту, и он заерзал в кресле, поудобнее устраивая грузное неповоротливое тело. Он-то надеялся, что прибытие нового инженера станет каким-никаким развлечением и поводом для пьянки. Перед посадкой в катапультационную капсулу бортинженер отобрал у меня припасенную бутылку. Но об этом сизоносый толстяк еще не знал, – главное разочарование было впереди. Пока он всего лишь досадовал на мое неуместное любопытство.

– Если хотите, можете ознакомиться с его делом, – раздраженно бросил он. – Разбой, пиратство, несколько убийств, в том числе полисменов. Но я думал, господин инженер, вы здесь по другой части…

– Да, конечно. Но мне известно, что члены семей каторжников не имеют права… Более того, я знаю, на всей планете вообще нет женщин, даже… гм… определенной профессии.

Комендант захихикал.

– Разумеется! Тут вам не курорт, а место содержания особо опасных преступников, осужденных на пожизненные работы на урановых рудниках. Кстати, господин инженер, на Втором-лямбда перекрытия никуда к чертям… Нет, сегодня вы отдыхаете, но я бы хотел, чтобы не позже, чем завтра…

Я нетерпеливо кивнул. Надо бы, конечно, повежливее с новым начальством… тем более без бутылки. Но…

– Но ведь эта женщина самим своим присутствием несет потенциальный конфликт, разве вы не понимаете?! Она здесь давно? Как она сюда попала?

Он тяжело вздохнул, решив, по-видимому, побыстрее исчерпать тему, если не удается вообще ее закрыть.

– Проникла в общую капсулу. Года два уже как… В той партии народ попался худосочный, все поместились. Но это, вы ж понимаете, никак не ко мне. Рапорт я накатал как положено.

– Но почему вы не отослали ее назад?

Толстяк усмехнулся, показав желто-коричневые зубы.

– Отошлешь, как же. На эту планету корабли не садятся, надо бы вам знать. Во избежание побегов заключенных. Не бывает тут у нас кораблей…

Я подумал, что он не совсем прав. Ровно через месяц, по истечении испытательного срока, я имел право отказаться от контракта. И тогда за мной выслали бы катер. Маленький, двухместный, – но забрать с собой одну женщину вполне реально. И, черт возьми, я же не первый новый сотрудник, прибывший сюда за два года!

Говорят, многие отказываются. Несколько лет в полной изоляции от внешнего мира, на планете с повышенным радиационным фоном, среди самых страшных преступников Галактики – не сахар, даже за такую зарплату.

– Да и куда ее отправишь, – продолжал начальник, – никто ж не знает, откуда Хгар ее привез. Молчит, зараза. А она Всеобщий никак не осилит, все по-своему щебечет, вот и не может сказать, откуда родом. Так, наобум Лазаря отсылать… У нее же нет никого, кроме муженька. А одна пропадет, вы сами поймете, когда поближе с ней познакомитесь…

Его сентиментальное сюсюканье было явно наигранным. Возможно, хочет меня проверить – не растаю ли на месте. Дудки. Если я и завел этот разговор, то единственно потому, что меня действительно сразило наповал такое вопиющее нарушение порядка.

И меньше с тем.

– Я понял, господин комендант. Если вы позволите, я хотел бы уже сегодня осмотреть тот аварийный рудник… Второй-лямбда.

Комендант тяжело поднялся, протестующе махая руками.

– Забудьте! Он двести лет стоял и еще столько же простоит, а если и рухнет что-нибудь кому-то на башку… так только срок скостит, – толстяк загоготал над собственной шуткой, и мне пришлось тоже улыбнуться. – Завтра, приятель! Меня, кстати, Бобом зовут, так и кличут: Старый Боб… Мы тут все на «ты», как одна семья. Тебя как звать-то?

– Элберт, – представился я, пожимая потную ручищу.

Присел на корточки, расстегнул молнию левого сапога и извлек на свет плоскую, изогнутую по форме ноги пластиковую фляжку. Старый студенческий трюк – к счастью, неизвестный бортинженеру. Фляжка вмещала ровно сто пятьдесят грамм, а на вид еще меньше, – но глазенки Боба засверкали, а сизый нос красноречиво зашевелился.

Великое дело – сухой закон!

Хотя жаль, конечно, той бутылки.

* * *

Говорят, когда в первый раз засыпаешь на новом месте, надо загадать желание. Впрочем, я слышал также, что это правило касается только молоденьких незамужних девушек. Я таковой не являюсь. И все-таки.