– Это он? – спросил откуда-то сверху мужской голос.

Я ответил: да, я. Уверен, что ответил. Милленц же потом утверждал, что я был уже без сознания.

* * *

Там, где я очнулся, было чисто. Куда чище, чем в нашей с Торпом каптерке. Намного чище, чем я вообще привык.

Так что мне довольно долго не приходило в голову, что я нахожусь в каторжном бараке.

Человек, наблюдавший за моим приходом в себя, тоже выглядел вполне пристойно. Из рукавов потрепанной, но выстиранной куртки выглядывали узкие, интеллигентские руки с длинными суставчатыми пальцами. Вскинув глаза, я обнаружил над воротом внушающее доверие пожилое лицо, увенчанное голым коричневым черепом. Я даже подумал, что попал-таки к врачу.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.

Я пошевелил ногой, ответившей глухим терпимым нытьем, и пожал плечами.

– Нормально.

Чуть было не прибавил «док». А было бы забавно.

– Вы, наверное, господин новый инженер, – почти без вопроса продолжил интеллигент. – Не удивляйтесь. О прибытии нового человека – из персонала, я имею в виду, – немедленно становится известно абсолютно всем. В общем-то, это единственные доступные нам новости.

Тут я должен был бы и сам догадаться – но не догадался. Без всякой задней мысли ответил:

– Вы угадали. Элберт Вирри, – сел и протянул руку.

Рука зависла в воздухе. Дурацки пошевелив пальцами, я опустил ее. Чувствуешь себя полным идиотом, какого черта?

Впрочем, интеллигент тоже порядком смутился.

– Видите ли, – забормотал он, – вообще-то моя фамилия Милленц, но меня уже восемь с половиной лет никто так не называет. Мои… гм… коллеги… зовут меня Музыкантом – приятно, хотя уже давно не соответствует истине. Но вашим коллегам гораздо удобнее употреблять термин, если можно так выразиться… «голомордый»…

Теперь-то до меня дошло. И теперь-то я разглядел и невымываемую черную грязь в его морщинах и вокруг коротко стриженых ногтей, и малиновую сетку воспаленных глаз.

Настаивать на рукопожатии я не стал. Но решил звать каторжника по имени – почему бы не порадовать старика, все-таки он, похоже, спас меня.

Хотя и стариком он, если присмотреться, не был.

– А вы тут совсем неплохо устроились, Милленц, – озвучил я свое первое впечатление. Хотя тут же, оглядевшись по сторонам из сидячего положения, передумал. Пустая коробка с несколькими нарами в ряд. Барак как барак.

Только очень уж чистый. И от этого какой-то неправдоподобно-праздничный, словно бальный зал, куда вот-вот внесут новогоднюю елку.

Каторжник улыбнулся. Зубы у него оставляли желать лучшего.

– Апартаменты Хгара – что вы хотите, господин инженер. Я живу тут уже почти полгода. Никому еще не удавалось так долго с ним ладить. Но для меня чистота – больше чем… Не думайте, что все бараки такие. За те годы, что мне пришлось… но вам неинтересно, господин Вирри.

Снова этот Хгар! Я припомнил заросшее существо там, на руднике. Местный авторитет не показался мне поборником чистоты.

Словно читая мои мысли, Милленц продолжил:

– Впрочем, Хгар тут, признаться, практически не при чем… Это все ее заслуга. Лени.

Он произнес не «Лени». На мгновение напрягшись, так, что кадык выступил на пергаментной шее, каторжник выдал горлом цепочку высоких звуков, похожих на звучание музыкального инструмента с молоточками. Очень условно похожих, конечно.

Надо сказать, до сих пор я совершенно не вспоминал о той женщине. Но тут у меня мгновенно возникла масса вопросов относительно нее.

– Кстати, где она сейчас? Это ведь она привела вас ко мне? Вы хорошо ее знаете? Кто она вообще такая? Откуда родом? Как…

Милленц часто захлопал выпуклыми веками без ресниц. Похоже, лавина моего любопытства малость сбила его с толку.

– Лени… – наконец снова воспроизвел он музыкальную фразу. – Она… нечто чудесное. Неземное, я бы сказал, – но так и есть на самом деле. Если бы я когда-нибудь стал свободен… не бойтесь, господин инженер, это только фантазии… Всю оставшуюся жизнь я бы употребил на то, чтобы найти ее планету, ее народ. Это был бы переворот во всей вселенской музыке! Вы слышали, как она поет?! Да хотя бы как разговаривает? – словно верхняя октава ксилофона, только еще звонче, ярче, выразительнее! И это целая раса! Люди, сама речь которых… и не только речь… Хгар – авантюрист, пират, в музыке ничего не смыслящий, – но и он сумел оценить эту красоту, эту гармонию…

Он говорил о ней еще долго. Рассказал, как она впервые появилась здесь два года назад из капсулы с новой партией каторжников. Как разительно изменилась после этого жизнь поселения. Луч света во тьме и так далее, – выражался Милленц очень уж заковыристо и старомодно. К тому же, о чем бы он не рассказывал, в конце концов все у него сводилось к музыке. Между делом я понял, что сам он настоящим музыкантом никогда не был – так, преподавателем, – но от разлуки с музыкой искренне страдал. Лени в какой-то степени заменила ему ее. Милленц не жалел эпитетов для этой женщины. У меня сложилось впечатление, что он мог бы продолжать свой монолог часами напролет.

– Она тоже живет здесь? – нелепость моего вопроса была очевидна, но Милленц уловил подтекст и явно смутился.

– Там, за ширмой, – он указал на поставленные ребром нары, – что-то вроде их спальни, Хгара и Лени. По эту сторону обитаю на данный момент один я. Сюда регулярно подселяют новичков, но долго они не держатся, я говорил. Предпочитают спать на полу в грязных перенаселенных бараках по соседству… – интеллигента передернуло. – Боюсь, в скором времени и меня ждет та же участь. Лени… Хгар очень болезненно относится к любым ее… контактам с кем-либо.

Поймав мой, подозреваю, откровенно насмешливый взгляд, он поспешил пояснить:

– Видите ли, я… пытаюсь учить ее язык.

– И как, получается?

Милленц вздохнул.

– К сожалению, не хватает образования… и практических навыков. Я ведь не филолог, а музыкант… бывший… а ее язык – все-таки язык, а не чистая музыка. Но я не оставляю попыток. Времени у меня много… если, конечно, Хгар не…

– Сплетничаешь обо мне, Музыкант?

Мой собеседник вздрогнул и будто вдвое уменьшился, съежился, сжался в комок. Я обернулся.

Хозяин барака стоял в дверях, небрежно опершись на косяк. В косматой бороде поблескивала ироническая ухмылка. Я вдруг удивился: как это ему удалось сохранить такую шевелюру при здешней радиации? Важный, конечно, вопрос, актуальнее и не придумаешь.

– Ты кто? – в упор спросил меня Хгар. И сам же себе ответил:

– А-а, помню. Напарник Торпа. Эд или как тебя там?

– Эл, – поправил я. И тут же прикусил язык: какой я ему, к черту, Эл, я господин инженер, в крайнем случае господин Вирри! Но вслух ничего не сказал – поздно. Конечно, надо будет поставить голомордого на место – но сейчас момент упущен.