— У вас есть передо мной одно преимущество, — сказал Нед, обращаясь к Эмме. — Вы знаете мое имя, а я вашего не знаю.

— Ее зовут Эмма Роби. Она — невеста по переписке из Канзаса. Приехала сюда, чтобы встретиться со своим дружком, но он решил, что она для него малость старовата, и бросил одну на станции, — сказала Эдди. При этих словах Эмма закусила губу, и Эдди вдруг стало стыдно. Проявлять жестокость по отношению к гостье не было никакой необходимости. — На мой взгляд, для нее даже лучше, что все так закончилось, — добавила она с некоторым смущением.

— Значит, вы вернетесь домой? — спросил Нед.

— Она не может вернуться. Брат ее и на порог не пустит.

— У вас язык вообще есть? Или вы только драться умеете? — глядя на Эмму, осведомился Нед.

У Эммы едва заметно приподнялись уголки губ, а глаза цвета незабудок чуть расширились. Казалось, она уже немного успокоилась; тем более Эдди, желая ее ободрить, утвердительно кивнула — дескать, разговаривать с этим парнем можно.

— Я думала пожить здесь несколько дней. С разрешения вашей сестры Эдди, разумеется, — пробормотала женщина.

— Чьей сестры? — переспросил Нед.

— Твоей, чьей же еще? — сказала Уэлкам. Громкое шипение поджаривавшегося на свином сале теста, которое вылила на сковородку Уэлкам, не могло заглушить ее утробного хихиканья. В другой сковородке, поменьше, она растопила и довела до коричневого цвета сахар, после чего добавила в него немного воды.

«С чего это Уэлкам взбрело на ум готовить сироп?» — подумала Эдди. Обычно перед ней и девицами — да и перед Недом тоже — негритянка ставила на стол жестянку с черной патокой, и дело с концом. В следующую минуту, впрочем, Эдди поняла, что Уэлкам просто-напросто захотелось похвастать перед Эммой своими талантами. Скорее всего, она и впрямь когда-то работала кухаркой в благородном семействе, хотя Эдди не стала бы со всей ответственностью этого утверждать, она привыкла не задавать людям лишних вопросов. Одно не оставляло сомнений: Уэлкам считала Эмму куда более благородной особой по сравнению со всеми остальными обитателями «Чили-Квин», в том числе с собственной хозяйкой, и старалась исключительно ради гостьи. Придя к этому выводу, Эдди обиделась.

— Только не надо доставать салфетки, — сказала она.

Уэлкам ничего не ответила. Сняв с огня сковородку, она переложила горячие оладьи на тарелку, полила их сиропом, после чего поставила тарелку перед Эммой.

— Я думала, эта тарелка предназначается Неду, — недовольно заметила Эдди.

— Леди обслуживаются в первую очередь, — бросила Уэлкам.

— В таком случае эту порцию я забираю себе. — Тем самым Эдди хотела дать Уэлкам понять, что коль скоро «Чили-Квин» принадлежит ей, то главная здесь — она. Правда, Эдди не была уверена, что ей это удалось.

Эмма улыбнулась и передвинула тарелку Эдди. Запах горячей жирной пищи показался Эдди отвратительным, и ее едва не стошнило. Кроме того, она понимала, что выглядит глупо: ведь она только что отказалась от завтрака.

— Нет уж, возьмите это себе, — сказала она и пододвинула тарелку поближе к Эмме. Некоторое время тарелка стояла между женщинами, пока Нед, отложив в сторону холодный компресс, не придвинул ее себе и не начал есть.

Уэлкам принесла вторую порцию оладий и поставила перед Эммой. Потом она принесла и поставила на стол кофейник. Заметив, что Нед уже очистил свою тарелку, она положила ему еще с полдюжины оладий. Пока Нед и Эмма ели, Уэлкам, опершись о стену спиной, наблюдала за Эммой, которая клала в рот крохотные кусочки пищи и деликатно ее пережевывала. Покончив с едой, она, оставив вилку и нож в центре тарелки, отодвинула ее от себя.

— А когда у вас завтракают другие пансионеры? — спросила Эмма у Уэлкам, которая подошла, чтобы убрать со стола посуду.

Та пожала плечами:

— Кто когда. Вообще-то они дрыхнут до полудня. И после полудня тоже. Короче говоря, они спят почти все время — когда не работают.

— Вы к ним снисходительны. Если бы пансион держала я, то положила бы за правило, чтобы мои постояльцы садились за стол в соответствии с определенным расписанием.

Нед расхохотался и взглянул на Эдди.

— Я, конечно, знал, что у тебя есть пансионерки, но впервые слышу, что «Чили-Квин» — это пансион.

Эдди со значением посмотрела на Неда и одними губами, беззвучно, произнесла: «Молчи».

Эмма смутилась:

— Конечно, это пансион. Ведь «Чили-Квин» берет пансионеров. Как иначе вы могли бы его назвать?

— Борделем, — с ухмылкой сказал Нед.

— Что? — Не столько испуганная, сколько озадаченная, Эмма посмотрела сначала на Эдди, потом перевела взгляд на Неда.

Эдди продолжала подавать Неду тайные знаки, но он явно не обращал на них никакого внимания.

— Вам, моя красавица, пора бы уже понять, в какого рода заведение вы попали, — сказал он Эмме, отодвигая от себя тарелку.

— Нед! — вскричала Эдди, но Нед снова ее проигнорировал. Очень может быть, ему хотелось отплатить ей за полученную ни за что ни про что шишку.

— Вы, мэм, провели сегодня ночь в самом настоящем борделе, — задушевно поведал он Эмме. — А сидящая перед вами Эдди — хозяйка всех здешних шлю… — Он сделал паузу, заметив наконец устремленный на него горящий взгляд Эдди, но тем не менее закончил фразу, несколько изменив финал: — Другими словами, она из тех женщин, которых называют «мадам».

Эмма даже бровью не повела. Правда, кровь мгновенно отхлынула от ее щек, и она так побледнела, что Эдди уже стала задаваться вопросом, не грохнется ли она сию же минуту в обморок. Без сомнения, то обстоятельство, что ее бросили на произвол судьбы на вокзале, угнетало эту женщину куда меньше, нежели мысль о позоре, которым она себя покрыла, проведя ночь под кровом публичного дома Налгитаса. Эдди укоризненно посмотрела на Неда, но тот, казалось, был вполне доволен собой. Углядев на столе каплю пролитого Уэлкам сиропа, он снял ее с клеенки пальцем, который потом не без удовольствия облизал. Эмма некоторое время гипнотизировала взглядом Неда, потом медленно повернулась к Эдди, но та отвела глаза в сторону. Тогда Эмма посмотрела на Уэлкам. Негритянка скрестила на груди руки и добродушно ухмыльнулась.

— Похоже, это известие напугало вас до полусмерти, — сказала она, подмигивая.

Эмма тяжело вздохнула.

— Да, не скрою, я в ужасе, — признала она. — Что теперь подумают обо мне люди?

— А что, интересно знать, они о вас подумают, если узнают, что вы поехали в другой город, чтобы вступить в брак с мужчиной, которого никогда не видели? — с вызовом спросила у нее Эдди.

У Эммы задрожали губы.

— Вы должны были мне сказать, какого рода у вас пансион.

— Стало быть, вы полагаете, что в поезде я должна была встать с места и заявить во всеуслышание, кто я такая и чем занимаюсь? Но это вы ко мне подсели, помните? Кроме того, я вас в «Чили-Квин» не приглашала. Вы, если разобраться, сами ко мне напросились. А я приняла вас, накормила и уложила спать. Кстати сказать, вы мылись в моей ванне. Но, конечно же, этого не заметили. Вы так себя жалели и до такой степени были заняты собой и собственными переживаниями, что даже забыли сказать мне спасибо. — В данную минуту Эдди тоже было очень себя жаль. Стянув пальцами расходившиеся у нее на груди кружева пеньюара, она наклонилась к Эмме поближе, чтобы высказать ей все, что она о ней думала.