для нее, начиная с маленькой частички ее личности, зацепившейся за многослойное платье. Руби так мечтала о том дне, когда станет хозяйкой в собственном доме, а рядом будет муж, который будет ее обожать, и куча детей. О том дне, когда к ней не будут относиться как к средству для достижения целей.

– Руби, что ты сделала со своей шкатулкой для драгоценностей? – Миссис Тремейн подобрала кусочки, казавшиеся обломками.

– Какая же это шкатулка для драгоценностей, если драгоценностей в ней нет?

Мать посмотрела на нее ровным взглядом с некой долей сочувствия. Потом как будто приняла решение, и лицо ее стало жестким. Она тихо сказала:

– Смени настрой, прежде чем спускаться к гостям.

«Настрой». Руби выдохнула, и весь ее гнев вырвался из легких с такой силой, что корсет чуть сдвинулся. Ее любимое колье со стуком упало на пол. Камень заскакал по паркету и остановился у скругленного мыска шелковой туфли матери.

– Руби, – сказала миссис Тремейн, и голос ее превратился в шепот, когда она нагнулась, чтобы поднять рубин. – Я думала, ты отдала его оценщику вместе с другими вещами. Ты ведь должна была отдать ему все мелкие ценные предметы, когда он приходил к нам.

Руби смотрела, как свет поблескивает на изящной цепочке. Яркий камень исчез в ладони матери, и с ним – все оправдания, которые девушка могла придумать.

– Руби?

– Вместо него я отдала другую вещь, – сказала она. Пульс начал гудеть в ушах. – Он мой. Я не понимаю, почему мне нельзя оставить его себе. Вы продали почти все остальное.

Миссис Тремейн была неколебима:

– Ты знаешь, скольким людям мы могли бы помочь?

«Всегда другим людям, – подумала Руби. – А мне – никогда». Они не собирались помогать родной дочери, которой приходилось улыбаться и притворяться, что все в порядке. Кроме того, по сути, все деньги уходили на предвыборную кампанию.

– А как же я?

Голос Руби прозвучал куда громче, чем было приемлемо. Ее грудь колыхалась при каждом вздохе. Она хотела только выхватить у матери цепочку, вернуть камень себе, почувствовать успокаивающую тяжесть колье. Руби знала: что бы она ни сделала, она стопроцентно утратит этот камень. Даже сейчас она уже испытывала терпение родителей, которое и так было на пределе.

– А как же я? – снова спросила девушка спокойным голосом, как будто ее сердце не было готово разорваться.

Она молча наблюдала, как мать принимает решение. И когда она это сделала, Руби все мгновенно поняла. Миссис Тремейн расправила плечи и сунула колье в карман пышной юбки.

– Когда-нибудь ты поймешь. А теперь, пожалуйста, заканчивай одеваться.

С губ Руби сорвался едва слышный звук. Стопы ее не двинулись с места. Двери закрылись с твердым звуком, который эхом прокатился по комнате. У Руби внутри разрасталась зияющая пустота.

И вернуть то, что принадлежало ей, теперь можно было только одним способом.

* * *

Руби стояла в фойе рядом с матерью с приклеенной улыбкой на лице. Челюсть сводило от слов, которым она не давала сорваться с губ, и от любезностей, которые она расточала вместо этого. Хорошее поведение – в этом заключалась ее единственная надежда. Она наблюдала за гостями, скользившими через фойе под сводчатым потолком. У женщин были высокие прически и длинные платья, их вели под руку мужчины в сшитых на заказ смокингах. Играли музыканты, официанты подавали шампанское и закуски на серебряных подносах, сотни фонарей украшали двор.

Прием был шикарный, но Руби думала только об одном: замечают ли гости темное пятно на обоях там, где раньше висела работа старого мастера? Мать говорила всем, что картина сейчас находится на выставке в музее какого-то далекого города. «Как это благородно, что мистер Тремейн покровительствует искусствам!» – говорили все. Но Руби гадала, не шепчутся ли они за их спинами: «Как пали сильные!» Одно дело – участвовать в предвыборной гонке, но разориться в ней – совсем другое. Девушка подавила желание коснуться рубина, которого, как она прекрасно знала, на ее шее не было.

– Можешь хотя бы притвориться, что тебе нравится вечер? – сказала мать, продолжая улыбаться.

– Мне бы он больше понравился, если бы на мне было мое колье, – пробормотала Руби.

– Можешь быть уверена: я продам его еще до конца следующей недели.

Мать выразительно на нее посмотрела.

Руби знала, что будет намного проще, когда она забудет обо всем, объятая толпой и музыкой. С бокалом шампанского в руке – для успокоения нервов и изгнания горького чувства, засевшего внутри.

При первой же возможности она сбежала со своего поста хозяйки, принимающей череду гостей, и принялась ловко отбиваться от вопросов насчет планов на лето, одновременно разыскивая для себя бокал игристого.

«Оливия, похоже, радуется жизни», – подумала она. На балу только и говорили, что о ее лучшей подруге и мистере Лоренсе. Руби была счастлива за нее, правда. Но днем Руби пришлось вынести очередную лекцию родителей о том, что надо по максимуму использовать этот вечер с Джоном. И вот она готова к действию, а Джона нигде не видно. К Руби прицепился Луис Гринфилд, друг детства, он безостановочно говорил о скаковых лошадях.

Когда Джон наконец вошел, в зале повисла тишина, как будто все дамы до единой (не считая его сестер) разом задержали дыхание. Смокинг облегал его плечи и скрывал мускулы под тонкой тканью. Джон был самым завидным женихом в зале, и при этом он держался так беззаботно, что трудно было понять: то ли он просто не знает об этом, то ли его не волнует подобная ерунда. В любом случае от этого он становился только притягательнее.

Руби поставила на стол пустой бокал из-под шампанского и прошла сквозь толпу, точно нож. Бусины, украшавшие подол, тихо позвякивали. Девушка на несколько шагов опередила волоокую дочь одного из новых друзей отца, члена городского совета, и подошла к Джону первая.

Джон повернулся, когда Руби коснулась его предплечья. При виде ямочки у него на щеке сердце ее затрепетало. От его кожи все еще исходил запах мыла и лосьона после бритья. Руби порадовалась, что на плечи ее накинута шаль: было чем занять руки.

– Как чудесно, что ты к нам присоединился, – сказала она, внутренне съежившись. Она хотела, чтобы в тоне была игривость, но вместо этого вышел упрек.

К счастью, Джон будто бы не заметил. Он улыбнулся.

– Извини, Руби. Я увлекся. Работал над новым проектом, – туманно объяснил он.

– Восхищаюсь твоей увлеченностью, – сказала она. – Надеюсь, и я когда-нибудь найду занятие, которое полюблю так же сильно, как ты любишь автомобили.

Руби поправила брошь-булавку у него на лацкане, наклонившись как можно