я готов ему с кассетами помочь.

Вот, как-то раз, надыбал я кассету.

Английский комик выступал на ней.

По паспорту он может англичанин,

Ну а по фэйсу — вылитый еврей.

Английский тонкий юмор предвкушая,

Мы взяли пиво и уселись, чтоб поржать.

Кассету в видик бережно вставляя,

Боялись даже на неё дышать.

Вдруг, перед нами, на экране возникает,

Лет так под сорок, детства инвалид.

Он корчит рожу, слюни выпускает

И ничего почти не говорит.

Так и не понял я, о чём английский юмор.

Болван ведь он и в Африке болван.

Недосмотревши до конца кассету,

Мы с другом заплевали весь экран.

Уже за полночь. Я давно лежал в постели.

Из головы не шёл английский тот дебил.

Вдруг вспомнил, как электрик наш на той неделе

Рубильник в цехе вырубить забыл.

С такой же рожей и с такими же слюнями,

Электрик дрыгался, как будто заводной.

Я хохотал, барахтая ногами.

Аж напугал соседей за стеной.

Орёл и ворон

Когда империи жестокой

Античный прах навек почил,

Над полудикою Европой

Орёл двуглавый воспарил.

Волчицей римскою рождённый,

Был тот орёл непобедим.

И даже сам британский львёнок,

"Сит давн" делал перед ним.

Вся власть в его когтистых лапах,

А взор коварен и жесток.

Надменно он глядит на запад.

С презреньем смотрит на восток.

Пока, орёл царит свободно,

На недоступной высоте,

В чертогах северного бога

Спит ворон чёрный на щите.

Но лишь весеннее светило

Очистит берега от льдов,

Со страхом вздрогнет Византия,

Услыша русов грозный рёв.

И ветер, парусом играя,

Ведёт драккары на Босфор.

А ворона лишь забавляет,

Орла двуглавый строгий взор.

Вечерний разговор

Твои глаза, как два ствола двустволки.

Как два чулана чёрной темноты.

Так на кобылу смотрят злые волки,

Когда увяли поздние цветы.

Ну, выпили немного с пацанами,

Отметив, как всегда, прошедший день.

А ты уже опять трезвонишь маме.

Припрётся и устроит дребедень.

Я целый день, с утра, искал работу.

Газеты перелистывал сто крат.

Но там одни лишь стройки и заводы.

Всё не моё. Ведь, я в душе аристократ.

Хочу я просто посидеть с друзьями.

Культурно отдохнуть на склоне дня.

Вдруг ты домой являешься с детями

И снова начинается фигня.

Вам не понять умом своим куриным,

Как важно мне стаканы поднимать.

И пить её, и морщиться картинно.

За вас, за дур и за Россию-мать.

Дворовый террорист

Первоклассник Костик, из дома номер пять,

С папиным "макаровым" вышел погулять.

Было воскресение. Во дворе тепло.

Но соседей с улицы, как метлой смело.

Милые сограждане, что ж тут не понять?

Детям тоже хочется кого-то напугать.

Хватит кипишиться. Костик вас не съест.

Незачем так быстро убегать в подъезд.

Вдруг, похолодело сердце сорванца.

В прорези прицела увидал отца.

Семь хлопков коротких оглушили дом.

Зря ему папаня угрожал ремнём.

Муза

Села муза мне на плечи

И сказала — "Добрый вечер!

Я тут мимо пролетала.

Вас в окошке увидала.

В одиночку водку пьёте

И под нос себе поёте.

Чем так тупо зависать,

Может, что-то написать?"

Я ответил ей — "Реально!

Только, чтоб всё гениально.

Может в классики возьмут

Или денег отстегнут."

И добавил в послесловье -

"Что-то про средневековье.

Чтоб скакали на конях

И рубилися в полях."

Муза томно улыбнулась

И довольно потянулась.

"Помню эти времена.

Всюду ширь и тишина.

Люди целый день пахали,

А по вечерам бухали.

По субботам, в городах,

Ведьм сжигали на кострах."

Скинув музу осторожно,

Я сказал — "Пожалуй, можно

И про ведьмов написать.

Только, нафиг их сжигать?"

"Чтоб всю жизнь не жить в печали.

Ведь разводы запрещали.

Кончил с ведьмою родной

И женился на другой."

Я махнул ещё стакан

И улёгся на диван.

"Хватит лясами чесать.

Начинай-ка вдохнавлять!"

Муза на диван присела

И на ушко мне запела -

"Обещаю гениальность.

Только, есть одна формальность.

Чтоб такое написать,

Душу надобно продать.

Расписаться. Здесь и здесь.

Кстати. Вот и ручка есть."

Я от музы отшатнулся

И слюною поперхнулся.

"Ах ты, старая карга!

Вот зачем тебе рога."

И прибавил сонно я -

"Отвали, зелёная!"

Исповедь убийцы

Я в детстве был злобный и гадкий.

На улице Марьинской жил.

Стрелял воробьёв из рогатки

И кошек в подвале душил.

Иные царапались больно.

Пытались меня покусать.

Но в целом, всё было прикольно

И пела в душе благодать.

Но вот я подрос. Даже очень.

И начал о бабах мечтать.

Весенние, лунные ночи

В Калининском сквере гулять.

И не было мне дуралею

Ещё восемнадцати лет,

Когда на безлюдной аллее

Увидел её силуэт.

В сиреневой шубке красивой

Бредёт весела и пьяна.

Своею походкой игривой,

Напомнила кошку она.

Ответить лишь сможет Двурогий,

Зачем он меня искусил.

Когда, преградивши дорогу,

У ней закурить попросил.

Не долго она трепыхалась

В умелых садистских руках.

Мгновенно обмякнув, осталась

В набухших апрельских снегах.

На маленьких чёрных ресничках

Блестела скупая слеза.

И только луну отражали

Её голубые глаза.

Я помню, как ноги дрожали,

Пока я дворами бежал.

И в скважину собственной двери

Ключами не сразу попал.

Отец матерился спросонья.

Дала подзатыльника мать.

Но было на сердце прикольно

И пела в душе благодать.

С тех пор много лет пролетело.

На пенсии рыбу ловлю.

И кошку по кличке Марцелла

Из миски паштетом кормлю.

Морщины лицо расписали.

Блестит на башке седина.

Вот только, зачем-то, ночами

Являться мне стала она.

Стоит и глядит, не моргая.

В помаде размазанной рот.

Беззвучно его открывая,

Как будто с собою зовёт.

И глаз до утра не смыкая,

Лежу, отвернувшись к стене,

А тень, мне забыться мешая,

Тихонько стоит в стороне.

С рассветом бесследно растает.

Уйдёт вместе с сумраком прочь.

А я буду жить, наблюдая,

Как вновь приближается ночь.

Но чувствую я, уже скоро,

С собою она заберёт

И злая Марцелла-обжора

Мне мёртвому нос отгрызёт.

Прохудилось небо

Прохудилось небо. Льёт, как из ведра.

Видно, опостылела вечная жара.

Слева у дороги мой КАМАЗ дымит

И вертушка точно к нам не прилетит.

Ливень, может скажешь по секрету