Зареченский прииск восстанавливать, найти средства для быстрой помощи. Майский вздохнул с облегчением: он исправил ошибку, допущенную несколько лет назад, выиграл битву за свой прииск.

Когда все приглашенные разошлись и в кабинете остались только Громов, Земцов и Майский, управляющий хлопнул директора Зареченского прииска по спине и, смеясь, заметил:

— Ну и напористый ты мужик, Александр Васильевич. Уж если поставил цель, то идешь к ней напролом, не взирая ни на что. Даже на собственное самолюбие наступил. А это нелегко, по себе знаю. Вот за это я тебя люблю.

— Такой уж есть. Я ведь этому еще в гражданскую войну выучился.

— Вижу, вижу, — Громов уважительно посмотрел на орден Красного Знамени. — Ну, в добрый час, действуй. Да не забывай мне докладывать обо всем, что будет делаться в Зареченске.

Остаток дня Майский потратил на хождение по разным златогорским организациям. К вечеру он закончил дела и сказал Феде, чтобы готовил лошадей — утром поедут домой.

На рассвете ходок, прогрохотав по мостовой, остановился у подъезда гостиницы. Майский вышел на улицу и увидел Ксюшу. Девушка стояла возле подъезда, поеживаясь от свежего утреннего ветерка.

— Ксюша! — в голосе Александра Васильевича прозвучали и радость, и удивление. — Надумали ехать с нами?

— Надумала, Александр Васильич, — смущаясь, тихо ответила девушка. — Вы же приглашали.

— Приглашал. И очень рад, что вы решили ехать в Зареченск. Федя, подвертывай сюда. Ксюша поедет с нами.

Федя подъехал, и Ксюша нагнулась к сундучку, стоявшему у ног.

— Позвольте уж мне, — Майский подхватил сундучок и поставил его в ходок. — Садитесь вот сюда, Ксюша, вам здесь будет удобнее. Одеты вы довольно легко, не продуло бы.

— Что вы, Александр Васильич, я крепкая.

— Крепкая? Посмотрим. Поехали, Федя.

Паренек искоса посмотрел на девушку, хлопнул вожжами по спинам лошадей, присвистнул.

— Но-о! Пошли.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В Зареченск приехали глубокой ночью. Стук колес ходка гулко разносился по пустынным улицам. Лишь кое-где сонно взбрехивали собаки. Ксюша, заботливо укрытая брезентовым пологом, очнувшись от дремоты, смотрела на спящий поселок, иногда спрашивала:

— А здесь что, клуб?

— Нет, это школа, Ксюша.

— А там, дальше, вон где огонек светится?

— Вот там клуб.

— Вы о чем-то думаете, Александр Васильич?

— Думаю, где вас поместить на сегодняшнюю ночь. Сам я живу на квартире, домик у моих хозяев маленький, свободной комнаты у них нет.

— Вот хлопот-то вам из-за меня, — виновато сказала девушка. — Вы меня в контору отведите, там и переночую.

— А пусть она к нам идет, — вдруг подал голос Федя. — У тетки Васены места много.

— Удобно ли будет, Федя?

— А какие ей удобства? Постелить что найдется, укрыться чем — тоже.

— Но хорошо ли будить твою тетку среди ночи, да еще привести незнакомого человека.

— А чего ж? И разбудим. Тетка привычная. Я, бывало, и под утро приезжал, ничего, поворчит и перестанет.

— Смотри, Федя, ты отвечаешь мне за Ксюшу. Пойдете к его тетке ночевать?

— Пойду, если можно.

— Уверяет, что можно. Ночь переспите, а утром приходите в контору, там все и устроим. Представлю вас нашему доктору Оскару Миллеру. Милейший человек и хороший медик. А вот и моя квартира. Останови, Федя.

Майский спрыгнул с ходка.

— До свидания, Ксюша.

— До свидания, Александр Васильич.

Майский толкнул скрипучую калитку, быстрыми шагами пересек двор и поднялся на крылечко. Дверь оказалась незапертой. Савелий сидел в кухне, строгал большим кухонным ножом круглую палку. Рядом прислонился к стене костыль. Инвалид ремонтировал свою деревянную «ногу». Майский поздоровался с ним и, стараясь не шуметь, направился в свою комнату.

— Тебе письмо, Александр Васильич, — догнал его голос Савелия. — На столе под скатеркой.

— Спасибо, Савелий Зиновьевич. Не знаешь от кого?

Инвалид положил нож на колени, вытянул из кармана кисет и не торопясь стал свертывать цигарку.

— Приехал сегодня человек какой-то из Нового, он и принес. Просил передать лично. Как съездил-то, Александр Васильич?

— Хорошо, Савелий Зиновьевич, можно даже сказать — отлично. Завтра расскажу.

Александр Васильевич поспешил в свою комнату, чем вызвал недовольство Савелия, явно расположенного к разговору. Чиркнув спичкой, Майский нашел лампу и, обжигая пальцы, успел зажечь фитиль. Комната осветилась желтоватым светом. Нащупав под скатертью конверт, Александр Васильевич вытащил его и с минуту вертел в руках. На конверте ни подписи, ни обратного адреса.

Не понимая, почему он так волнуется, Майский медленно оборвал краешек конверта и вытащил сложенный вдвое лист плотной бумаги. Сразу посмотрел на конец письма. Там стояло: Лена. Ясно, письмо от Елены Мельниковой. Александр Васильевич сел поближе к лампе и начал читать. Видимо, Елена торопилась, писала размашисто, сокращая некоторые слова.

«Со времени твоего отъезда, — писала она после обычного приветствия, — на прииске Новом ничего не изменилось. Да и не могло измениться — слишком мало времени прошло. С Шестикрыловым работать легко. Ты ведь его знаешь, человек он веселый, остроумный, хорошо знающий дело, а когда надо — строгий, требовательный. Ты знал, Александр, кого оставить за себя…»

Дочитав до этого места, Майский почувствовал легкую досаду. Столько отдано сил и времени этому прииску. Строил его в невероятно трудных условиях, не на жизнь, а на смерть сражался за него с врагами, думал: со временем здесь будет город. И вот не успел уехать, как забыли.

Но следующая страничка письма показала, что он ошибся.

«…А рабочие о тебе жалеют. Я сама слышала немало добрых слов, сказанных от души. Не буду их повторять. Ты оставил хорошую память о себе, и мне это приятно. Я тоже жалею, что ты уехал. Мне тебя не хватает. Столько работали вместе, делили и радости, и огорчения и мечтали вместе. Пойми правильно, Александр, это не кокетство, не желание пустить слезу, пользуясь благовидным поводом, и не случай рассказать тебе то, что ты и сам знаешь. Ты многое сделал для меня, научил работать и верить в пользу дела, которому я, наверное, останусь верна всю жизнь. Ведь там, в Москве, после учебы мне делали разные заманчивые предложения, но всему я предпочла Урал, наш Новый. На Урале работал и погиб мой отец, на Урале я провела всю свою еще небольшую жизнь.

А вот теперь, когда ты уехал, я словно что-то потеряла и встревожилась. Скажи по совести, не найдется ли местечка и мне в Зареченске? Согласна на любую работу. На Новом жизнь идет размеренно, как хорошо отрегулированные часы. А у вас там, я слышала намечаются большие дела. Хотела бы стать участником этих дел. Напиши, возможно ли это. Ты знаешь, работы я не боюсь и еще раз говорю: согласна на любую.