Многие из женщин, которые у него были, душились так обильно и сильно какими-то приторными старомодными духами, что после встреч с ними ему приходилось долго стоять под душем и несколько раз намыливаться. Желание отыметь их еще раз испарялось в то же мгновение, как он оказывался сверху.

С Сандланд все было бы не так. О нет. Он представляет себе, как лежит рядом с ней, потный, полный сладкой истомы после долгой борьбы между чувственным и грубым сексом, совершенно не испытывая неудобства после соития и не думая о том, сколько времени придется ждать такси.

Наверное, она лесбиянка, думает он, ведь у нее до сих пор не появилось желания переспать со мной.

Сандланд нажимает клавишу ввода сильнее, чем нужно, и тут же из принтера один за другим начинают выползать листки. Она встает, подходит к принтеру и достает из него тонкую стопку бумаги.

— Вот теперь я готова, — говорит она, не улыбаясь.

Черт возьми.

Брогеланд придерживает для нее дверь. Сандланд выходит и направляется в сторону кабинета, где их ждет Махмуд Мархони со своим адвокатом.

Слишком много кебаба, слишком мало занятий спортом — первое, что приходит в голову Брогеланда при виде Махмуда Мархони. Со времени их последней встречи он прибавил несколько килограммов. Но несмотря на это, Мархони одет в обтягивающую футболку. Жировая складка опоясывает поясницу как спасательный круг. Если бы я захотел отвадить представительниц противоположного пола, думает Брогеланд, то я довел бы себя до такого же состояния.

У Мархони круглое лицо. На взгляд Брогеланда, он не брился уже где-то с неделю, на подбородке можно различить контуры бороды. Кожа у него смуглая, рост — едва ли больше 170 сантиметров, но все в нем говорит о том, что невысокий рост и несколько лишних килограммов его нисколько не беспокоят.

Мархони крут. Мархони из тех, кто спрашивает: «А ты кто такой, поганая ищейка?» Брогеланд встречал таких и раньше, он повидал всяких. И он уже знает, как будет развиваться этот допрос.

Адвокат задержанного Ларс Индрехауг защищал разных говнюков на протяжении многих лет. В прокуратуре его не любят, потому что этот шакал вечно выискивает малейшую возможность отправить насильников, наркоторговцев и прочую шваль на свободу. Он высокий, стройный и неуклюжий. Волосы свисают на глаза. Он убирает их рукой.

Брогеланд и Сандланд усаживаются напротив адвоката и его клиента. Брогеланд начинает процедуру, проделывает все формальности и останавливает взгляд на Мархони.

— Почему ты сбежал, когда мы пришли поговорить с тобой?

Мархони лениво пожимает плечами. Ну что ж, поиграй в эту игру, думает Брогеланд и продолжает:

— Почему ты сжег компьютер?

Такой же ответ.

— Что в нем было?

Мархони по-прежнему не отвечает.

— Ты же знаешь, что мы все равно это выясним. Ты можешь значительно облегчить свою участь, если сэкономишь нам немного времени.

Мархони бросает на Брогеланда взгляд, полный презрения. Брогеланд вздыхает.

— Что ты можешь сказать о своих отношениях с Хенриэтте Хагерюп?

Мархони приподнимает веки. Индрехауг наклоняется к нему поближе, шепчет что-то, чего ни Брогеланд, ни Сандланд не слышат, и снова выпрямляется.

— Она была моей девушкой, — отвечает Мархони на ломаном норвежском.

— Как долго вы были вместе?

— Год или около того.

— Как вы познакомились?

— На концерте.

— На каком концерте?

— Неужели это может иметь значение для вашего следствия, а?

Брогеланд смотрит на Индрехауга, негодующего от лица своего клиента.

— Мы пытаемся понять, какие отношения связывали вашего клиента с жертвой, — вмешивается Сандланд. На этот раз Брогеланду удается даже не взглянуть на нее. Он испепеляет взглядом Индрехауга, что не производит на последнего никакого впечатления.

— Так на каком концерте? — повторяет Брогеланд.

— «Нури».

— «Нури»?

— На фестивале «Мела».[4]

— «Нури» — это довольно известная пакистанская рок-группа, — произносит Сандланд. Брогеланд смотрит на нее. Он пытается не показать, насколько он впечатлен ее познаниями, потому что раздражается, когда его перебивают.

— В ней два участника, братья из…

— Хорошо, я понял.

Впервые за время допроса во взгляде Мархони появляется что-то помимо ненависти и презрения. Он смотрит на Сандланд, и в его глазах светится признак интереса. Брогеланд отмечает этот факт. Сандланд двигается ближе к столу.

— Когда ты в последний раз общался с жертвой?

Мархони погружается в задумчивость.

— Вчера после обеда.

— А можно поточнее?

— Она была у меня до окончания сериала «Отель „Цезарь“».

— Вы смотрели «Отель „Цезарь“»?

— Честно говоря…

Щеки Индрехауга начинают гореть пламенем, свидетельствующим о пристрастии адвоката к красному вину. Сандланд поднимает руки вверх, извиняясь.

— О чем вы говорили?

— О разном.

— Например?

Индрехауг снова наклоняется к Мархони.

— А это не ваше дело.

Сандланд улыбается. Она наклоняется к Брогеланду и в точности повторяет сценку, разыгранную на другом конце стола, но Брогеланд не слышит ни одного слова. Во всяком случае, он не слышит: «Поедем ко мне домой после этого гребаного допроса», — предложения, которого он уже давно ждет из ее уст.

— Куда она собиралась после окончания «Отеля „Цезарь“»?

— Не знаю.

— Не знаешь? И не спрашивал?

— Нет.

— А разве она обычно не ночует у тебя?

— Ну да, время от времени.

— И тебе было совсем не любопытно, почему она вчера не осталась?

— Нет.

Сандланд вздыхает. Маска Мархони по-прежнему прочна.

— Тебе знаком район равнины Экебергшлетта?

— Нет.

— Значит, ты никогда там не бывал?

— Не помню такого.

— Даже когда там проводился детский Кубок Норвегии?

— Я не люблю футбол.

— Неужели ни твои братья, ни племянники не играют? Может, кто-то из них участвовал в соревнованиях и ты ходил, чтобы поддержать их?

Он отрицательно качает головой, а лицо его выражает чувство превосходства.