– Право, мне и вас неудобно стеснять…

– Ах, бросьте, кто, как не градоначальник, обязан заботиться не только о жителях своего города, но и о его гостях.

– Уездное дворянство со своей стороны также поддержит ваше высокоблагородие в сей нелёгкий час, – со своей стороны добавил предводитель.

Стол в обеденной зале отнюдь не ограничивался самоваром и пирогами. В преддверии Успенского поста – а посты, честно сказать, городской голова и его семейство соблюдали больше номинально – хозяева с угощением расстарались на славу.

Воображение инспектора поразили мясные и рыбные закуски, сыры камамбер, сент-мор и лимбургский, брызжущие соком маленькие чебуреки-посикунчики, жареные перепела, гора блинов как простых, с топлёным маслом, так и с икрой лососёвой и осетровой, винегрет с харикотами – как тогда называлась фасоль, пирожки с рыбой, мясом, капустой и грибами… Присутствовал биток по-скобелевски с сельдереем на рашпере, имелись котлеты пожарские с соусом из грибов и печёным фенхелем, вареники с квашеной капустой, кундюмы и пельмени с кроликом… Грибы присутствовали нескольких видов, особое место было отведено белым, тут же стоял нарезанный арбуз – для этих широт ягода не такая уж и экзотическая. Напитки были представлены белыми и красными винами, стояли графинчики с анисовой водкой, можжевеловой и рябиновой настойками.

Посередине стола возлежал молочный поросёнок, в рот которому всунули средних размеров печёное яблоко. Он был уже нарезан сверху донизу частями, только накалывай на вилку, однако в целом общий вид сохранил прежний, и по бокам был украшен зеленью. Были даже заморские апельсины в количестве трёх штук, которые Муравьёв-Афинский называл апельцынами.

– Гостю почёт – хозяину честь, – расплылся в подобострастной улыбке градоначальник, лично пододвигая стул Петру Ивановичу.

– Благодарю, сударь. Признаться, не чаял увидеть столь обильный стол… Скажите, а часто ли так трапезничаете и велик ли ваш доход?

«Началось, – подумал городничий, чуть бледнея. – Экий шельмец, сразу за грудки».

Надо сказать, обычно стол у Антона Филипповича бывал скромнее, лишь однажды он расстарался подобным образом, когда через N-ск пролегал путь генерала от инфантерии, героя Наполеоновских войн Фёдора Филипповича Довре. Теперь уж и сам был не рад, что устроил такой пир для столичного инспектора.

– Э-э-э… Пётр Иванович, милейший, так ведь каков доход – четыреста пятьдесят рублей серебром ежемесячно, учитывая офицерскую выслугу. Как-никак из отставных военных, в своё время пришлось, так сказать, послужить… Всё согласно государственной ведомости. Ну а что стол… На угощение для гостей я никогда не скуплюсь. Ежели гости свои, из местных, – так можно и попроще, а уж тут человек из столицы, долго ехал, устал с дороги, ел в трактирах, решил вот сделать приятное. Вы уж не обессудьте, сударь!

– Да я же разве что поперёк имею, Антон Филиппович! – успокоил градоначальника Копытман. – Напротив, весьма польщён таким приёмом и с радостью отведаю ваших деликатесов.

– Тогда позвольте предложить вам, ваше высокоблагородие, для закуски винегрет с харикотами, – взялась за дело Татьяна Леопольдовна. – И обязательно отведайте посикунчиков. Их только что из печи достали, внутри такой сок – нектар!

Копытман понятия не имел, что собой представляют посикунчики, но, на его счастье, хозяйка лично ему подкладывала то одно, то другое, и вскоре Пётр Иванович уже приноровился к названиям блюд, а какое-то время спустя и вовсе почувствовал себя свиньей-копилкой, набитой под завязку разного рода мелочью.

За столом зашёл разговор, как показался гостю уездный город.

– Да не много и видел, сей день только и проезжал в оба конца, – ответил Пётр Иванович. – Отобедал у судьи, а ужинаю вот у вас. Из того, что узрел, понравились чистые улицы, булыжников, правда, кое-где недостаёт в мостовой, но этот недочёт, уверен, вы обязательно устраните.

– Воруют, мошенники, булыжники-то, – вздохнул Муравьёв-Афинский. – На свои нужды воруют, по ночам выковыривают. А этот камень ещё при прежнем градоначальнике привозили с юга, давно уже нужно новую экспедицию отправлять, да где ж на неё столько денег возьмёшь! Ну да этот момент мы уж как-нибудь с Божьей помощью уладим.

– Как есть уладим, даже не сомневайтесь, – поддакнул предводитель.

– Много нищих у храма, – продолжил инспектор. – Калек много, увечных, старух с дитями малыми… Что, бедствует народ?

– Да народу-то всякого хватает, вот только на Руси исстари повелось подаяниями кормиться. Не хотят работать, на паперти привыкли стоять, что ж их – только батогами гнать ежели, так ведь взбунтуют. А для малоимущих и калек у нас есть богадельня, коей управляет господин Козырьков.

– Аполлинарий Никифорович? – припомнил утреннего посетителя Копытман.

– Что, уже познакомились? – напрягся городничий. – Навестили его богадельню?

– Богадельню ещё не навещал, но собираюсь сделать это в ближайшее время. А он сам ко мне утром наведывался, засвидетельствовать, так сказать, своё почтение.

– А я вот, знаете ли, как раз завтра думал нагрянуть к Козырькову, проверить, что там да как. Хоть и не поступало на него нареканий, а всё же не мешало бы поглядеть лишний раз самому, как всё устроено. Можете составить компанию, ежели желаете.

На самом деле жалобы на управляющего богадельней поступали регулярно, вот только и подаяния от Козырькова также оседали в кармане градоначальника с завидным постоянством. Потому и смотрел Муравьёв-Афинский на дела Аполлинария Никифоровича сквозь пальцы.

– Отчего же, с удовольствием присоединюсь к вашей экспедиции, – сказал Копытман, лениво отправляя в рот очередной посикунчик, так и таявший на языке.

– Тогда, как соберёмся, пришлю за вами экипаж, – пообещал хозяин.

А сам подумал, что после отбытия гостя сразу отправит к Козырькову нарочного с требованием немедля привести богадельню в надлежащий вид. Ну или хоть что-то сделать, дабы столичный чиновник завтра не слишком возмущался царящими в заведении разорением и запустением.

– Много ль народу помирает? – продолжил допрос Копытман.

– Дык ведь помирают, – вздохнул городничий. – Все, как говорится, под Богом ходим.

– Небось, от болезней?

– А по-разному! Давеча принесли очередную сводку за последний месяц. Наши священники записывают, кто от чего помер. – Муравьёв-Афинский по-молодецки подхватился, сбегал куда-то и, вернувшись, протянул гостю бумагу: – Вот, извольте полюбопытствовать.

Копытман принялся вчитываться, и чем дальше – тем выше ползли вверх его брови. Ещё бы, ведь диагнозы были указаны такие, что на глаза нашему герою попались впервые в жизни. К примеру, как понять «умер от поротья»? В смысле, с перепоя? Или вот – от цыганского иссушения. А тут – от естественного изнурения сил. Дальше – больше: девица тридцати девяти лет – от престарелости, мужик тридцати пяти годов – от пухлятины, далее перечислялись христианская кончина, грешная болезнь, натуральная смерть, слабая жизнь, собачья старость, водобоязнь (не иначе бешенство, догадался Копытман), сляглая (совсем непонятно), чёрная болезнь… В общем, кое-как осилив этот список, Пётр Иванович понял, что в это время люди умирали часто и охотно, так как большинству из обывателей жизнь, вероятно, причиняла моральный и физический дискомфорт.