И заметив, что шляпных дел мастер достал из кошелька два целковых с намерением вернуть сдачу, добавил:

– Сдачу оставьте на чай. Не отказывайте, иначе обижусь, ваша работа достойна похвалы, и вы вполне могли за неё и пять рублей попросить.

– Премного благодарны-с, ваше высокоблагородие, – согнулся пополам шляпник, сжимая в пятерне ассигнацию, а когда разогнулся – купюра чудесным образом из его ловких пальцев куда-то исчезла.

Спровадив гостя, Пётр Иванович почувствовал лёгкое удовлетворение. Теперь он был одет по форме. Единственное, что его смущало, – наличие всего одного комплекта одежды. А он уже после вчерашнего дня порядком вспотел, вон, у рубашки и воротник затемнился. Надо было вечером отдавать в стирку, а сейчас уже, пожалуй, поздно, раз днём городничий обещал заехать с намерением прихватить его в местную богадельню. Инспектор решил, что надо бы пошить гражданское платье, попросить того же Гусака свести его с приличным портным.

И снова раздался деликатный стук в дверь. Новый посетитель представился хозяином скобяной лавки Василием Бурцевым. Одевался он как близнец Полищука, только горошек на косоворотке был не синего, а красного цвета. А вот габаритами отличался очень. Был Бурцев коренаст, щекаст, пузат, глаза навыкате, а лопатообразная борода спускалась чуть ли не до пояса.

Узнав, кто к нему заявился, Копытман едва не воскликнул: «Эк вы друг за другом ходите, сначала ваш конкурент Полищук, теперь вы!» – однако что-то заставило его промолчать. Как он и предполагал, лавочник пришёл с той же челобитной, что и его товарищ по несчастью, то бишь умолял принять меры к недобросовестному конкуренту, перебивавшему у него юных глашатаев. На этот раз Пётр Иванович не стал миндальничать, сразу намекнул, что содействие столичного чиновника обойдётся в сотню целковых. Предприниматель вздохнул и ничтоже сумняшеся выложил на стол требуемую сумму, после чего с надеждой в глазах на светлое будущее откланялся, а Копытман добавил ассигнации Бурцева к купюрам его предшественника. Получилась весьма приятная сумма.

«Ну и дураки же они, эти Полищук с Бурцевым, – подумал инспектор, задвигая ящик комода. – На мальчишек тратили копейки, а на меня потратили 150 рублей. Вот что значит человек из столицы!»

Тут взгляд Петра Ивановича упал на свёрнутый пополам лист бумаги, и он разом вспомнил вечернего посетителя.

«Какой, однако, неприятный тип. Из века в век все эти наушники и стукачи одного и того же вида, в какую эпоху их ни помести. При этом ещё сдал с потрохами собственного племянника, просто яркий пример 37-го года. Понятно, ход его доносу я давать не буду, но на студента всё же глянуть любопытно. Может, вызвать его на своего рода допрос и попробовать молодому дурачку вправить мозги? А то ведь, чего доброго, и впрямь до каторги договорится».

Гусака Пётр Иванович высмотрел через окно во дворе. Хозяин постоялого двора как раз давал какие-то указания своим работникам, когда его сверху окликнул Копытман:

– Фёдор Тимофеевич, не уделите ли мне несколько минут вашего внимания?

– Сей же час поднимусь, ваше высокоблагородие!

– Да не стоит, мне всего-то лишь нужно, чтобы вы свели меня с приличным портным. А то на смену платья нет совершенно, а ходить постоянно в одном – просто моветон.

– Как же-с, имеется такой мастер на примете, по фамилии Гершевич.

– А сапоги у вас, небось, тачает какой-нибудь Каганович?

– Никак нет-с, с такой фамилией не замечено, но ежели потребуется, то лучше обращаться к Шапиро. У него сапоги качеством получше, нежели у других.

– Тогда, если не затруднит, сведите меня с этим… как его… Гершевичем. Есть возможность посетить его в ближайшее время?

– Ежели изволите, велю заложить бричку.

– Пожалуй что и изволю.

Менее чем через час Копытман уже переступал порог небольшого ателье, расположенного в подвале жилого двухэтажного дома. Соломон Гершевич был ещё не старым человеком, чем-то походил на актёра Зиновия Гердта, причём так же припадал на одну ногу. В работе ему помогал молодой подмастерье, что-то тихо кроивший в другом углу подвала и изредка кидавший любопытные взгляды в сторону незнакомого посетителя, которого увивавшийся рядом угрём хозяин постоялого двора именовал ваше высокоблагородие. Пара манекенов без головы и конечностей стояла в двух разных углах мастерской, один был гол, второй украшен серо-зелёным сюртуком без пуговиц.

Гершевич с интересом выслушал посетителя, выяснил, чего тот желает, – а желал он приличный костюм по современной моде, но без лишних экзерсисов, чтобы не сильно выделяться из общества.

– Да, пожалуй, такой будет в самый раз, – ткнул пальцем Пётр Иванович в один из рисунков, предложенных портным, где человек в полный рост с пустым овалом вместо лица был одет солидно, но в то же время неброско.

Гершевич споро снял мерки и обещал уже третьего дня представить инспектору новое платье. Договорились и о цене, причём мастер не отказался от задатка в размере двадцатипятирублёвой ассигнации. Сейчас Копытман мог позволить себе не слишком экономить, учитывая утренний визит щедрых лавочников.

– Корсет не желаете для более изящных пропорций? – поинтересовался демиург иголки и нитки.

– Нет уж, увольте, меня мои пропорции вполне устраивают.

– Что ж, воля ваша, но вы, судя по всему, столичная персона, я и решился предложить вам модный ныне аксессуар.

На обратном пути Пётр Иванович велел притормозить бричку у аптеки.

– Нешто худо вам, ваше высокоблагородие? – взволновался сопровождавший его Гусак.

– Пока нет, но вот моим зубам без надлежащего ухода может быть худо.

С этими словами он толкнул дверь аптеки. Приветливо звякнул колокольчик, и в нос инспектору ударила знакомая по аптекам будущего смесь лекарственных запахов, только многократно усиленная. Рецептурная комната была отгорожена от приёмной резным барьером высотой в пояс. Намётанный глаз инспектора прошёлся по рядам медикаментов, заключённых в штанглазы цветного стекла. Причём тут же можно было обнаружить разного рода химию – от пятновыводителей и духов до хозяйственных свечей и чернил. Кроме того, на прилавке лежали «колониальные товары»: пряности и редкие заморские лакомства, такие как кофе, какао и сахар. Желающие могли приобрести и кагор в бутылках где-то на пол-литра каждая, барбарисовое варенье и сироп, рекомендовавшиеся при горячках, поносах, цинге, а также для утоления жажды и несносного жара.

Провизор – худощавая личность лет тридцати, с маленькими чёрными усиками над тонкой полоской губ и с белыми нарукавниками – нарисовался сей же момент. Однако, как подумалось Петру Ивановичу, в веке XXI многие профессии, раньше бывшие мужскими, прибрали к своим изящным ручкам представительницы прекрасной половины человечества. То же касается и стояния за аптечным прилавком. В эти времена женщины занимаются исключительно детородством и воспитанием чад. Хотя в богатых семьях для воспитания обычно нанимают нянек. Другое дело – крестьянские семьи, где те же бабы и детей воспитывают, и в страду вкалывают не меньше мужчин.