А мой знакомый алкоголик, бросая пить, вступил в клуб любителей бега. Он не знал всех значений слова «бегать». Оказалось, это клуб супермарафонцев. У них малая дистанция — восемьдесят километров. А если погода хорошая, они освобождают выходные и бегут двести. Теперь алкоголик не то что не пьет, но даже уже не ест. Живет один, работает на обувь. В сравнении с ним я веселый, босой хохотун.

Очень легко, оказывается, дружить с тем, на ком жениться невозможно. Из-за отсутствия матримониальных планов мы смело говорили о делах сердечных.

— Вам правда хочется, чтобы она вернулась? — спрашивает Катя.

Она — это Люся. Я говорю, что восстанавливать брак не собираюсь. Катя вздыхает будто бы удовлетворенно. Это она радуется за друга, думаю я. Версия ревности мне бы понравилась больше, но такое в природе невозможно. Ей тридцать два, она прекрасна. А я формально литератор, но умом и манерами тот же сантехник. Настоящие писатели куда породистей. Ходят тише, шутят тоньше. Катя говорит:

— По законам аюрведы вы должны благодарить Люсю. Хотя бы мысленно!

— Еще чего!

— Ну да. Она многому вас научила.

— А вы своему Генриху благодарны?

— Как-то нехорошо вы акцентируете слово «своему».

— Хорошо, просто Генриху… Не потому ли он сидит в Москве, а вы здесь, что оба понимаете: помочь друг другу вы смогли, но жить вместе — это совсем другое?

— Какая странная трактовка.

— Житейский опыт.

— Интересно, почему вы, такой умудренный, суп себе варите сами?

— А вы вообще питаетесь соломой.

— А вы дурак!

Катя уходит вперед, я иду следом. Потом она замедляет шаг, я догоняю. Следующий километр гуляем молча.

— Что это за птица? — спрашивает она, глядя в куст.

— Опять зяблик. Брат предыдущего. А может, не брат, а тот самый. Сюда перелетел. Мы зябликов не различаем, а он этим пользуется.

— Следит?

— Люся запросто могла нанять шпиона-зяблика.

— Тогда давайте притворимся, что у нас все хорошо.

— Но вы же понимаете, что это будет неправда?

— А как же! Придем домой, продолжу вас ненавидеть. А сейчас расскажите что-нибудь.

— Зачем?

— Не спрашивайте. Рассказывайте немедля, иначе я пойду гулять с зябликом.

— Хорошо. Вот я раньше был сантехником.

— А! Я смотрела один фильм. Там был водопроводчик, брюнет, метр девяносто, с кубиками на животе. Энтони Старк настоящий. Женщины специально роняли в канализацию новые мобильные телефоны, только чтоб его заманить и надругаться.

— Катя. Вы наивная жертва кинематографа. Настоящий сантехник жаден, пузат и пахнет природой. У него скрипят колени, глаза навыкате и одышка. Его пальцы похожи на сардельки и шершавы как напильник. Для портрета добавьте сапожищи, курение без пауз и привычку втягивать голову в плечи. В общем, все не так, кинематограф лжет.

— А голову втягивает зачем?

— На нее часто падает домашняя утварь.

— То есть, никакой романтики?

— Абсолютно. Можно десятки лет проползать у ног взволнованных хозяек и ни разу не воспользоваться положением. Чуть только потоп или, наоборот, вода пропала, хозяйкам сразу наплевать на наши феромоны. Я семь лет перебирал чужие трубы. Я привык смотреть на мир с высоты некрупной кошки. Мне были известны такие тайны, каких не доверяют мужьям и любовникам. Мне наливали суп, дарили коньяк. Трижды намекали, каким прекрасным я был бы мужем в минуту наводнения. Одна клиентка вышла навстречу в трусах и потребовала скидку. Но ни разу никто не погладил меня по позвоночнику. Никаких срываний комбинезона с загорелых плеч. И разводной ключ не выпадал из моих ослабевших рук от укуса в основание шеи.

— Самые счастливые в этом смысле, наверное, летчики!

— Вы думаете, они придумали автопилот на случай внезапной страсти в воздухе? Очень правдоподобно.

— А какие еще есть эротические профессии? Парикмахеры?

— О парикмахерах ничего не знаю. Зато есть у меня знакомый мастер по вскрытию замков. Назовем его Федей. У него были руки-гладиолусы, запах от Масуки Мацусимы, он не гремит и не гадит на ковер. Настоящий какангел. Если женщина посеяла ключ, не может войти, сидит на лестнице одна, замерзла, Федя непременно ее спасет. Лицо его в момент спасения серьезно и умно. Я видел, как он вскрыл один невероятный замок. Ключ был очень сложный. Шесть бороздок, полсотни ямочек, все под разными углами. Чума болотная, а не ключ. Так вот Федя приехал, достал айпад. Чего-то почитал на японском. Двумя циркулями отметил точку на двери. Просверлил дырку, под правильным углом, наискосок. Вставил щуп, сверкающий, как шпага д'Артаньяна. Стукнул молотком. В двери кто-то железный потерял сознание, упал с грохотом — и все. Двадцать латов, можно входить.

Пару раз Федю приглашали воры. Говорят, мы из этой квартиры жильцы. Он впускал бандитов, дверь захлопывал и сообщал знакомому капитану полиции. Потому что незнакомый упек бы самого Федю. Самые любимые его клиенты, конечно, это женщины, познавшие боль разлуки. Он зовет их ласково «растеряши». С некоторыми после сотрудничества пьет чай по сложному графику: вторник — Лена, среда — Аня, каждый третий четверг — Варвара Ильинична.

— Он женат?

— Катя, не перебивайте.

— Молчу-молчу…

— Федя был мечтой кинематографа, совсем как вы описали. Но однажды все переменилось. Он принял обычную заявку: «Женщина потеряла ключ, не может войти, сидит на лестнице, плачет». Приехал, увидел клиентку и решил взять деньгами. Ей было глубоко за десять. С такой самые лучшие отношения — деловые. А женщина оказалась экстрасенсом. Напрягла чакры, раскинула биополе и прочла Федины мысли. Толстый сантехник отделался бы герпесом, но Федя был мил и с кубиками на животе. Они-то его и сгубили.

Федя ехал домой и думал об этой женщине, Ольге. У нее глаза усталые, голос тихий, и вся она растерянная. Грудь неплохая, кстати. И ноги приятной полноты. Когда давала деньги, прикоснулась теплой рукой, и стало понятно, что не истеричка, характер умеренно-покладистый.

Дома Федя опять ее вспомнил. Как она ходила, что сказала. Федя зачем-то представил, как стащил бы с Ольги юбку. И наблюдал бы линию бедра в сумерках. Подумал, что, может быть, и стоило бы остаться, выпить кофе. Предлагала же.

Федя принял душ, выбросил из головы секс, сконцентрировался на форме ложных пазов в замках сувальдного типа. Он умело вскрыл воображаемый замок, вошел в воображаемую дверь. За ней одиноко ворочалась в постели воображаемая Ольга. Было слышно даже ее дыхание.

В полночь не выдержал. Приехал, стоял под окнами час или дольше. Потом побежал тушить гормональный пожар к одной подружке из числа старинных клиенток. Подружку звали Таней, но он назвал ее Олей. Был изгнан, в спину летели его ботинки. Наутро выдумал повод, вернулся к Ольге. Ему хотелось понять, что в ней такого. От встречи с ней морок развеется, надеялся Федя. Самообладание вернется, мозг заработает в прежнем скептическом режиме. Ольга открыла дверь и не удивилась. Ничего даже не спросила. Проходите, сказала.