– А это мама? – осторожно спросило Пианино.

Лида слышала, что у Феди нет мамы и что она ушла. Но куда она ушла? К кому она ушла? Если она умерла, то почему нельзя называть вещи своими именами – она умерла. Лида замечала, что Федя избегает таких разговоров, поэтому не расспрашивала. Не всегда можно врываться в чью-то личную жизнь, как громкая раздражающая музыка врывается в тихое пространство другого человека.

На фотографии стояла девочка с гитарой, в рваных джинсах и с повязкой на голове. На повязке – в ряд – какие-то значки. Девочка стояла на фоне каменной стены с неровной надписью огромными буквами «Цой жив!».

– Да, это мама, – тихо выдохнула Флейта.

Григ тоже потянулся к альбому.

– Ой, здрасьти, Григорий Иванович! – вразнобой поздоровались инструменты и ребята.

Григ кивнул, одобрил выбор детей и взялся за тетрадь. Стал записывать ноты для песен. Распределил партии. Нижние строчки – Виолончель. Верхние – Флейта. Григ пока не представлял, что из этого выйдет. Он привык к другой музыке, к хорошо знакомой ему классике. Но ведь для кого-то музыка, которую любил Григорий Иванович, тоже была непривычной. Пока Григ записывал ноты, в голове уже зазвучало на разные лады.

Ребята вместе с музыкальными инструментами объяснили учителю, что каждому из них нужно выбрать для себя песню о Музыканте.

Лида загрустила.

– Только у меня нет песни, – прошептало Пианино. – И вообще… У меня и таланта нет… Я не хочу выступать!

Федя подошёл к Лиде, взял её за руку и посмотрел в глаза. Казалось, он хочет что-то сказать, но не знает – как. И тут Флейта ляпнула:

– Зато ты красивая, Лидка!

Лида подняла брови. Её огромные глаза были ещё красивее от поселившейся в них печали. Сейчас она и в самом деле выглядела сказочно, будто какая-то эльфийская принцесса.

– То есть ты это самое… поёшь красиво, – уточнила Флейта.

Лида расправила плечи и попыталась подойти к Пианино. Но оно как закричит:

– Я так не играю! Не буду – не хочу!

– Вот так всё время… – огорчённо вздохнула Лида. – А я только в него поверила…

– Нет, не всё время! – возразило Пианино и доверчиво открыло крышку.

Когда Флейта, Виолончель и Пианино пытались подстроиться друг к другу и наполнили дом звуками, Пианино вдруг запело на высокой ноте. Голос оказался таким красивым, нежным и сильным, что все зааплодировали. Бабушка прибежала из кухни, чтобы тоже похлопать, и теперь в воздухе вилось белое облачко муки. Лидочка раскраснелась.

Потом все посмотрели на Грига. Не хватало ещё одного компонента для чуда – старинной балалайки. Григорий Иванович очень переживал, ведь он так давно её не видел и не помнил её голоса! Он отвык от неё, да и она от него отвыкла. Григорий Иванович каждый день ждал девушку Любу. То её не отпускали с работы, то заболевала очередная рогатая Пенелопа. Только ребята собирались разойтись, как пришёл директор.

Бабушка сказала, что не отпустит его, пока он не съест тарелку пирожков.

– А я и не думал отказываться, – потёр руки Семён Семёнович. – Спасибо большое. Я как раз за пирожками послушаю, как ребята занимаются.

Директор с тарелкой пирожков вошёл в комнату к репетирующим и прикрыл за собой дверь.

– Вот что, ребятки, вы не пугайтесь и не обращайте ни на что внимания. Главное, не сбивайтесь и доведите дело до конца. Во что бы то ни стало!

– А если придётся драться? – храбро свистнула Флейта.

– Смотря по обстановке.

– А вы нам потом за поведение оценки не снизите?.. – пробурчала Виолончель.

– Я разрешаю всё, чего не запрещал! – отрезал директор.

– Супер! А я и не знал, что у нас такой мировой директор! – выкрикнула Виолончель.

Но мировой директор одним взглядом приструнил выскочку.

– А моя задача – обеспечить вашу защиту, – добавил он.

– Защиту? – в один голос воскликнули Флейта, Виолончель и Пианино.

Директор спохватился.

– Это я так… Не буду вас запугивать. Ну, мне пора!

У дверей зазвенели ключами. Это пришла мама Лидочки. Она была в строгом деловом костюме, со строгим деловым лицом и казалось, что даже дома она не может снять вместе с костюмом свою деловитость. Сосредоточенная на своих мыслях, она на ходу клюнула Лиду в нос и быстро скрылась в своей комнате.

Уже из комнаты послышалась её речь, почти без пауз, как телеграмма:

– Лида, как дела? Уроки сделала? Когда концерт? У меня всю неделю совещания. Завтра с утра встреча с архитекторами. Это очень важно. Я отдыхаю, меня не беспокоить.

– Хорошо, мам, – ответило за Лиду Пианино и тут же спохватилось: – мам, а где твои любимые диски лежат? Помнишь, ты раньше слушала?

– Я уже сто лет ничего не слушала. Ты же знаешь, мне некогда! Наверное, в кладовке… если я не выбросила.

Гости уже ушли, а Лида достала большую коробку из-под обуви и ещё долго разбирала диски. Так и знала… Ни одного знакомого названия! Она была уже в отчаянии, но вдруг наткнулась на обложку, которая пестрела восклицательными знаками, подчёркиваниями и кружками. И песни-то совсем не старые, интересно, почему мама их больше не слушает?

Лида включила диск и прослушала пять песен подряд, не шевелясь, словно завёрнутая в лёгкий шёлковый кокон. Такое ощущение, что эта музыка пришла из другого мира – неторопливого, задумчивого, романтичного. Где нет слова «некогда», где есть место для тёплых слов, долгих размышлений и сочувствующих взглядов.

Эти песни можно было слушать в лесу возле костра, на пустынном берегу моря, на обветренной скале, в уютной кофейне, на мансарде художника, в камерном зале, в каменном гроте.

Услышав шестую песню, Лида вздрогнула.

Прокрутив песню раза три, Лида кивнула сама себе: «Это она…»

Ночью Лида услышала, как Пианино в углу облегчённо вздохнуло, и по клавишам рассыпались хрустальные горошинки тихого смеха.

Надо же, как Пианино чувствует её настроение, радости и горести. Каждой клавишей, каждой струной и каждым молоточком! Лида поняла, что между ней и Пианино установилась особая духовная связь. А может быть, душевная.

Уже засыпая, Лида решила, что непременно будет играть только на своём Пианино, только ему можно доверять.

Тем более что старый школьный рояль на одной из последних репетиций притворялся расстроенным, а потом вообще укусил её за палец!