— Какая сложная у вас работа! — лицемерно восхитилась вслух Виктория Павловна. — Наверное, следователями могут быть только очень умные люди. Я бы ни за что не справилась!

— Да, эта работа не для вас, но ум тут ни при чем. Просто у вас другой тип мышления.

— Да? В общем, не хотела бы я быть на вашем месте. Тяжело вам, наверное, приходится. Слава богу, сегодняшний случай как раз простой. В том смысле, что сразу видно, какая это нелепая случайность.

Игорь Витальевич спокойно прокомментировал:

— Поразительно нелепая. Скажите, Преображенский часто заходил в подсобку?

— Да нет.

— А остальные?

— Тоже нет — кроме Тамары Петровны, разумеется.

Вика вдруг вспомнила, как в этом направлении бежал перед спектаклем Кирилл, но отчитываться в воспоминаниях перед милицией не собиралась.

— Тогда почему же он пошел туда сегодня?

— Ну… он был так возбужден… премьера и все такое… Наверное, хотел побыть один. А везде гости. Вот он и спрятался.

— А ему не мог там кто-нибудь назначить встречу? Помните тост, который Преображенский произносил за нашим столом? Сперва вдруг извинялся, а закончил и вовсе странно. «Один из вас понимает меня как никто… наша встреча сегодня… важный разговор, который еще далеко не завершен и скоро продолжится…» Я решил, это обращено к конкретному человеку.

Виктория Павловна объяснила:

— Тогда этот человек сказал бы вам, правильно? А раз никто не сказал…

— Вы уверены, что он захотел бы признаться? — перебил Талызин.

— А почему нет?

— Люди не слишком-то любят с нами откровенничать, да и вообще выносить сор из избы. Вот вы — разве вы рассказали мне все, что знаете?

— Пусть я и не слишком умна, но, чтобы поделиться с вами всемимоими знаниями, пятнадцати минут недостаточно, — засмеялась Вика. — А про блок рассказала все. Честное слово, не знаю я, как он крепится и почему упал! Может, какой-нибудь трос перетерся?

— Трос не перетерся. Похоже, он был закреплен так, чтобы при малейшем прикосновении блок рухнул.

— Господи, бедный Евгений Борисович! — искренне вздохнула Виктория Павловна. — Как представлю… на взлете таланта…

— Да. Значит, про встречу вы ничего не знаете? Возможно, знает кто-нибудь другой…

— Игорь Витальевич! — вскричала Вика. — Войдите в мое положение! Я столько сил отдала этой премьере, так о ней мечтала! Мне было так необходимо, чтобы она прошла успешно…

— Иначе студию могли бы прикрыть, — тихонько вставил следователь.

— И тут — такое! Мало того что я лишилась звезды, так еще вместо обсуждения премьеры все начнут сплетничать про убийство, а спектакля как будто не было! А если в довершение к этому людей по сто раз будут вызывать в милицию, все совсем развалится, понимаете? От меня станут шарахаться, как от зачумленной. Мол, раз из-за ее дурацкой студии я влип в такую историю, пусть эта студия провалится! А для меня в ней полжизни. Если б Евгения Борисовича можно было воскресить — это одно, но ведь нельзя! Ну разве мало в городе несчастных случаев? Неужели из-за каждого из них допрашивают по сто человек? Я думала, составят протокол, и достаточно. Вы не представляете, какие нервные и обидчивые, эти артисты! А критики еще хуже! С критиков надо пушинки сдувать, а им все равно мало! Я пригласила влиятельных людей, чтобы они помогли мне, но, если их из-за меня будут подозревать в чем-то непонятном, они мне только навредят! Господи, ну чем я виновата?

Вика разгорячилась, глаза ее горели, голос звенел. День был тяжелый, нервы сдали.

— Знаете, сколько я перед ними юлила, чтобы они соблаговолили прийти? Самой противно! Но студия… а теперь все прахом… А!

Она, отвернувшись, обреченно махнула рукой.

— Ну, не так все страшно, — сочувственно возразил Талызин. — Никто не тронет ваших нервных знаменитостей, не бойтесь! Им будет только приятно, что они присутствовали при самом необычном театральном событии месяца. Станут делиться впечатлением со знакомыми, а заодно похвалят спектакль — тем более, это последний спектакль Преображенского. Люди, они такие. Что касается показаний, нам вполне достаточно тех, кто сидел с нами за одним столом. Если с кем-то и была назначена встреча, то с одним из них. Так у вас нет подозрений, с кем именно? Евгений Борисович еще почему-то извинялся перед всеми. Например, перед вами — за что?

— Мало он мне крови попил? — буркнула Виктория Павловна и ехидно осведомилась: — А перед вами за что?

Игорь Витальевич, проигнорировав вопрос, сообщил:

— Ну вот и ваш дом. Знаете, я не стану вас таскать в прокуратуру, вам и без того нелегко. Если вы понадобитесь, я лучше заеду к вам или на работу, или сюда. Вы не против?

— Спасибо! Наверное, сюда. Будет ли завтра у меня работа…

— Будет-будет. Должен сказать, что Евгений Борисович очень высоко вас ставил. Очень.

— Так я и поверила!

— Я не шучу. Получается, это чуть ли не его последние слова перед смертью. Он говорил, что вы очень талантливы как режиссер и еще более талантливы как организатор. Что ни с кем не работается так легко, как с вами. Он надеялся, что скоро сыграет новую роль в вашей очередной премьере, и вот…

— Вы это придумали, чтобы меня утешить? — прервала Вика. — Вот уж не надо!

— Я вовсе не придумал, — удивился Талызин. — Передаю, конечно, не дословно, но близко к тексту. Просто вы устали, Виктория Павловна, вот вам и не верится ни во что хорошее. Ложитесь спать, отдохните, а утро вечера мудренее.

Лишь дома Вика сообразила, что вовсе не сообщала Обалдевшему поклоннику своего адреса. Откуда же он его знал? Впрочем, она не собиралась ломать над этим голову, гораздо больше ее волновало другое. Неужели Преображенский ее действительно высоко ставил? Неужели он не строил против нее козни, а наоборот? Или, возможно, он хвалил ее Талызину, поскольку тот далек от театральных кругов, а критикам все же ругал? Господи, ну и человек, и после смерти умудряется водить людей за нос! Как он играл сегодня… кровь стыла в жилах… страшно представить, что больше никогда, никогда…

* * *

Наутро позвонила Марина:

— Вика, я могу к тебе приехать?

— Зачем? — холодно осведомилась та.

— По поводу… вчерашних событий. Я еду.

И она положила трубку. Виктории Павловне не слишком-то хотелось выслушивать лживые оправдания хитрой подруги, которая теперь, лишившись соратника, решила вновь пойти на сближение. Вчера бросила на растерзание, а сегодня, видите ли, мчится! Хотя, как бы там ни было, Марина для студии — хорошее приобретение, и лучше бы ее сохранить. Бог с ними, с амбициями, дело важнее.

Марина выглядела отвратительно, под глазами синели круги.