Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во дворе суетились бойцы, в доме с сорванной с петель дверью на входе в комнату неподвижно лежал в луже крови младший сержант Ефимов, тут же с окровавленными бинтами стояли ««собровец»» Колосков и бледный как смерть Валерка Крестовский.
Ефимов открыл дверь в комнату, когда сработало взрывное устройство. Взрывом ему оторвало обе ноги, осколками изуродовав все вокруг. Он, дико крича, полз к выходу, к товарищам, вцепившись ободранными обоженными пальцами в порожек и оставляя за собой темные кровавые полосы. Помощь пришла сразу же, Колосков и Крестовский сделали все, что могли, но младший сержант скончался от болевого шока.
Стефаныч и старший лейтенант Тимохин со своими ребятами гнали боевиков в сторону берега, отсекая им все пути в село, где они могли укрыться. Одного из беглецов стреножили, когда он перелазил через очередной забор. Он начал отстреливаться, но через несколько минут его уже вязали «собры». Другой же, воспользовавшись возникшей перестрелкой, выбрался на край села. И сиганул вниз с обрыва, скатившись по крутому склону, чудом не переломав себе кости. Перепрыгивая с валуна на валун, попытался переправиться на другой берег, но на середине реки оступился и упал в воду. Вода была чуть выше колена. Сильное течение сбивало с ног. С трудом удерживая равновесие, он медленно брел поперек стремительного холодного потока. На середине реки его нашла одна из очередей БТРа, который выехал на край обрывистого берега. Очереди словно плетью хлестали и чмокали рядом с ним по воде. Взмахнув руками, выронив оружие, боевик на секунду замер и плюхнулся в воду. Тело понесло потоком и вынесло на отмель на противоположном берегу. Потом кто-то из солдат, напялив резиновые бахилы от комплекта химзащиты, добрел до него, обвязал веревкой подмышками, и убитого вытянули на свой берег. Боевика обыскали, нашли документ имя Рашида Имамалиева за подписью Масхадова.
Задержанные стояли рядом с «Уралом» и тихо по-своему переговаривались, хмуро косясь на военных. Среди задержанных, оказалось еще трое молодых небритых парней без документов, которые уверяли, что приехали, кто из Шали, кто из Дуба-Юрта к родственникам.
— Где этот старый пердун, Исламбек? Ведь, сука, клятвенно заверял, что село чистое! Гаденыш! — пришел в ярость капитан Дудаков.
— Стефаныч, посмотри у них плечи и трусы! — посоветовал Виталий Исаев.
— Да, ну их в п. зду! — отозвался, сплевывая, угрюмый старший прапорщик. — Стану я им еще в трусы смотреть!
— Кому надо в Ножай-Юрте разберутся! С этой шушерой! И с трусами и плечами тоже! — добавил старший лейтенант Тимохин.
— Стефаныч, не ной! Если надо и поглубже заглянешь! — огрызнулся раздраженный Дудаков.
— Я буду жаловаться! Вы не имеете права! Я до прокурора дойду, — начал вдруг, ни с того, ни сего выступать задержанный Ахмад. Он был одет в серое драповое пальто, на голове тронутая молью ондатровая шапка. Его кадык с торчащей седой щетиной ходил вверх вниз. Он ругался, возмущенно жестикулировал руками, пытаясь, что-то втолковать старшему прапорщику Стефановичу, который с безразличным видом курил, устроившись на подножке автомобиля.
К нему подскочил только что подъехавший на «бэхе» с «двухсотым» старший лейтенант Колосков и, молча, уставившись свирепым взглядом на чеченца, вцепился пальцами в ворот, вымазанными в крови Ефимова, и с размаха ударил Ахмада лбом в лицо. У того из разбитого носа хлынула кровь на небритый подбородок, следующий удар пришелся кулаком, от которого Ахмад отлетел к сторону, уронив с головы шапку.
— Жаловаться?! Сволочь! — хрипло цедил сквозь зубы «собровец», наступая на поверженного врага.
— Квазимодо, не надо! Квазик! Квазик оставь его! — вступился за Ахмада Степан Исаев, одергивая Колоскова.
С брони БМП осторожно снимали убитого Сережу Ефимова. Когда его, изодранного и опаленного, освобождали от разгрузки и бронежилета, из кармана выпала сухая веточка и упала в рыжую грязь, которая чавкала под сапогами принимавших тело внизу солдат.
«Угораздило же ему попасться на глаза, этому козлу, майору Геращенко. Схлопотал приказ сопровождать вместе с Ником капитана Карасика в штаб. В ПВД, конечно, неплохо съездить, ребят знакомых повидать, но после бессонной ночи, буквально, валишься с ног. Одиннадцать раз обстреливала их какая-то сволота. Заспанный Ник, Колька Селифонов, тоже не особо горел желанием тащиться к черту на кулички. В «уазике» кругом пылища, так и хочется пальцем по сидению поводить: слово неприличное написать. В Ножай-Юрт, где находился ПВД, выехали утром вместе с попутным челябинским СОБРом, в сопровождении двух «бэтээров». В десятом часу уже были там. Карасик, дав указание, от машины не отлучатся, отправился к начальству. Присели. Закурили. Руки в цыпках, кожа потрескалась, местами покрылась болячками. Вши, злодеи, покусывают. Кашель. Сопли. Истрепанные рукава. Замусоленные колени. Закопченные морды. Кругом штабные крысы шастают, в «свеженакрахмаленном камуфляже», все почти с наградами. А у нас — две медальки на всю роту. С любопытством посматривают в нашу сторону. Прям, какое-то явление Христа народу! Цирк, приехал!
Колька Селифонов завалился спать на заднем сидении. Водила, Вовка Иезуитов (ну и фамильица, я вам скажу), вернулся со склада в новеньких «берцах»: что-то там толканул трофейное, кажется, черный ваххабитовский флаг с кривой саблей на нем и арабской вязью. Открыв капот, залез в мотор с головой. Чего он там забыл, хорек? Непонятно? Движок «уазика» работает как часы.»
Валерка расстегнул бушлат, извлек из-за пазухи две фанерки размером с книжку, сброшюрованные медной проволокой, между которыми он хранил письма из дома и присланные конверты. Иначе нельзя: обязательно какая-нибудь сука сопрет для сортира. Незавидная судьба уже постигла его блокнот, где он вел свои записи и хранил адреса родных и друзей. Надо воспользоваться случаем и послать письмо матери отсюда, из ПВД. Наверняка, быстрее дойдет, чем через Моздок. Странный все-таки адресок: «Москва-400». Месяцами письма идут до них.
«Что же ей написать, родимой?
Нет, он не будет ей писать, как их неприветливо, настороженно встречало местное население. Когда их колонна двигалась через Шелковскую, мимо рынка, некоторые из чеченцев в толпе, не скрывая своей неприязни, в открытую показывали им красноречивый жест, проводя ладонью по горлу. Мол, будем резать вас как баранов.
Нет, про это он ей писать не будет.
Не будет и про то, как во время «зачистки» в заброшенном сарае на краю села обнаружили полуразложившийся изуродованный труп молодого парня в тельняшке.
Нет, не будет он ей писать, как их обстреливают по нескольку раз за ночь, как ужасны вой падающей сверху мины и визг разлетающихся с рваными краями осколков…
Нет, не будет он ей писать, как их проклинают и плюют вслед чеченки, и бросает камни черноглазая юркая пацанва.
Нет, не будет он писать, как истошно вопила рация в командирской палатке, прося помощи, когда под Аргуном в засаду, устроенную боевиками, попал не только поезд, но и группы ОМОНа и СОБРа, выехавшие на выручку.