Ну, если секрет… разве Горшков устоит.

– Дай посмотреть-то.

– Смотри. – Алешка пожал плечами и протянул ему листок. – Все равно ничего не поймешь.

– Я что, тупой, да? – обиделся Горшков.

– Не в этом дело, – успокоил его Алешка. – Это шифровка. Мне ее бабушка нарисовала. Смотри хоть изо всех сил – все равно ничего не увидишь.

Горшков повертел листок так и сяк, на свет посмотрел, понюхал.

– «Шанель номер пять»? – усмехнулся Алешка.

– Вроде как кривая молния нарисована, да? – Горшков поскреб пятерней затылок. – Зиги-зуга какая-то.

Другие обормоты тоже заинтересовались, стали рассматривать Алешкины каракули. И высказывать свои соображения. Такие же глупые, как и они сами.

– Каракатица какая-то, – высказался Мотя.

– Кривая железная дорога, – заявил Чуня.

– Ветка засохшей яблони, – предположил Ботаник, уронивший очки на нос. – Или контрольная по математике.

Этот Ботаник самый большой чудак был среди обормотов. Он все готовился после армии в институт поступить. И даже в строю шагал, уткнувшись в учебник.

Алешка молча забрал листок и сунул его в карман. Со словами, в которых крылось легкое пренебрежение:

– Все равно не догадаетесь.

– Больно надо, – с облегчением отозвались обормоты и, утомившись, вернулись под дерево, улеглись с облегчением в его тени и закурили. А покурив, задремали.

Алешка тем временем забрался в кузов грузовика и сбросил на землю несколько стальных колышков, молоток и саперную лопатку.

Он вбил один колышек возле валуна и снова достал свой загадочный рисунок. Посмотрел на него, взглянул, прищурившись, на местность. Задумчиво произнес вполголоса, но так, чтобы его услышали обормоты: «Ага! Все ясно! Он где-то здесь!»

Дремавшие вскинули головы, сидящие встали. А Лешка прошелся по лужайке и вбил второй кол.

Те обормоты, что встали, подошли поближе; те же, что подняли головы, оторвались от земли.

Алешка поплевал на руки и взялся за лопатку.

Все отделение с интересом, со смешками наблюдало за его странными и непонятными действиями. Противоречащими здравому смыслу – копать землю в такую жару, да еще добровольно!.. Тут что-то не так.

А мой брат, не обращая внимания на шуточки, с трудолюбивым пыхтением начал копать затравеневшую землю. Причем время от времени он сверялся с рисунком «кривой молнии».

– Клад ищешь? – загоготал Горшков. Он как завалился под дерево, так и лежал там.

Алешка вздрогнул и изо всех сил смутился и растерялся.

– А как ты догадался?

Тут Горшков привстал:

– Серьезно, что ль? Или врешь?

– На обед пора, – ушел от ответа Алешка, забрал молоток и лопатку и забросил их в кузов.

Обормоты переглянулись.

После обеда Алешка захватил лопатку и отправился на полигон. Обормоты, как ни тянуло их поваляться после еды в кустах, за кухней, заинтересованно двинулись за ним, цепочкой, по одному.

Алешка копал. Не как экскаватор, конечно, но старательно. Для создания эффекта достоверности. И краем глаза наблюдал, как любопытные обормоты во главе с Горшковым подбираются все ближе.

Топчутся сзади, наблюдают, перешептываются. Потом Горшков деловито заметил:

– Криво копаешь, Леха. Не туда. – И приказал: – Мотя, тащи веревку и остальные колы.

Мотя принес моток шпагата и колья. Горшков собственноручно вбил их в точном соответствии со схемой, протянул от колышка к колышку шпагат. Получилась через всю лужайку линия «зиги-зуга». Зигзаг, то есть.

– Вот так вот, – сказал Горшков и вытер мокрый от усердия лоб. – Теперь точно.

Алешка, вместо того чтобы продолжить работу, сухо сказал «спасибо», забросил лопатку на плечо и усталой походкой направился в казарму. Разочарованные обормоты потянулись за ним.

– Не, ну ты чего, в натуре? – сказал ему в спину Горшков. – Мы ж тебе помогаем.

Алешка обернулся:

– Это мое личное секретное дело.

А вот после отбоя в казарме состоялся крутой разговор. Разборка, по словам Горшкова.

Как только погас свет, из одного угла проникновенно послышалось:

– Да, тяжела солдатская служба…

Из другого угла тут же отозвалось:

– Но когда дружно, тогда ничего…

И началось:

– Солдатская взаимовыручка – закон в армии.

– Еще бы! Сам погибай, а товарища выручай. Мне вот маманя прислала из Кулебак печеньев, так я со всем отделением поделился…

– Да нет никаких Кулебак… А… Ну да. Как же. Помню. Мы еще с ними всю неделю чай пили.

– С Кулебаками?

– С печеньями, дурак!

– Не отвлекайтесь! – сурово напомнил Горшков.

– Ну. Вот я и говорю. Тут с товарищем по службе последней ниткой делишься… (При чем здесь нитка?) А некоторые про клад жадничают.

– Себе хочет все забрать.

– Он велосипед на этот клад себе купит.

– Будет по полигону на велосипеде разъезжать. Почтальон Печкин.

– А мы будем пёхом топать, по жаре. У нас-то велосипеда нет.

– Может, покататься даст?

– Как же, даст! Жадина. Уж если кладом не делится, так что ему велосипед.

И полчаса шла вот такая ерунда. Такое глупейшее ток-шоу. Прямо как по телевизору.

Алешка помалкивал и беззвучно хихикал в темноте, зажимая себе рот, чтобы не расхохотаться.

Наконец Горшков не выдержал:

– Да спит он, братва. А мы разоряемся. – Горшков прошлепал босыми ногами по полу и присел на край Алешкиной койки. – Ты спишь, Леха? Не, ну ты чего, вообще? Ты не прав, в натуре. Это не по-солдатски. У нас все общее, правильно?

– Да не сплю я, – сказал Алешка, – я думаю. Переживаю.

– Молоток! Классный пацан!

И Алешка наконец «сдался». Особенно после того, как его похвалил такой авторитет, как старший сержант Горшков.

– Ладно, – Алешка уселся, подоткнул подушку под спину, – расскажу. Но никому больше не говорите. Это наше громадное семейное предание. Там и правда клад. Мне бабушка рассказала. Это наша фамильная тайна.

– А что там? – обрадовался Горшков. – Баксы?

– Ты чего орешь? Услышат.

– Точняк, Алеха. Мотя, прикрой дверь.

Тетя Мотя вскочил, схватил свое одеяло и завесил им дверной проем.

– Баксы, да? – нетерпеливо прошептал Горшков.

Алешка презрительно усмехнулся и покачал головой на такую серость.