— Ничуть, — пожала плечами Маскелль.

Растим выразительно замахал руками:

— Пожалуйста, пожалуйста! — потом повернулся в актерам и крикнул: Помогите им обыскать фургоны!

«Так вот оно как!» — Маскелль продолжала улыбаться, хоть и ощутила непонятный порыв гнева. Разве она планировала что-то другое?

Стражники двинулись к фургонам. Маскелль повернулась и снова оказалась лицом к лицу с воином. Он смотрел на стражников с таким хищным выражением, которое Маскелль раньше видела только на морде кошки, поджидающей у щели в полу неосторожную ящерицу; рука его лежала на рукояти сири. Маскелль поймала его взгляд и прошипела:

— Не вздумай обнажить клинок.

На лице синтанца было ясно написано, что он полагает: она лишилась рассудка, — но рукоять сири он выпустил. Маскелль подошла к костру, и воин двинулся следом.

Когда Маскелль остановилась, остановился и он — на шаг позади и чуть сбоку; именно так должен был бы вести себя ее телохранитель. Уже давно Маскелль удавалось оставаться в живых только потому, что она всегда оказывалась на шаг впереди остальных — или по крайней мере умела их в этом убедить. Воин постоянно приходил ей на помощь с тех пор, как она вырвала его из рук пиратов, и, по-видимому, считал, что причина ей известна. Гордость и годы намеренного и непреднамеренного обмана не дали ей теперь просто спросить… Да, то ли гордость, то ли страх, что если он узнает о ее неведении, то уйдет. Ситуация становилась почти забавной.

Стражники не отличались ни старательностью, ни вежливостью своего командира. Некоторые из них только для вида заглядывали в ящики, но другие с руганью врывались в фургоны. Если так пошло бы и дальше, Маскелль такое очень не понравилось бы.

Один из стражников попытался войти в фургон Киллии, но та загородила дверь, пытаясь объяснить ему, что внутри больной ребенок. Детина не пожелал слушать и схватил Киллию за руку, намереваясь отшвырнуть в сторону. Маскелль в несколько шагов пересекла лагерь.

— Оставь ее в покое, — приказала она, ткнув стражника посохом.

Тот отступил — посох не причинил ему никакого вреда, но разозлил.

— Малышка испугалась, и мне только что удалось ее снова укачать, стала огорченно оправдываться Киллия. — Пусть ищут, но не будят…

Дальше все произошло так быстро, что Маскелль не успела ничего понять. Кто-то скользнул мимо нее, и когда Маскелль подняла глаза, стражник уже растянулся на земле, а его дубинка отлетела в сторону. Между ней и стражником, заслоняя ее, стоял воин. Должно быть, стражник попытался толкнуть ее или, да помилуют его Предки, замахнулся дубинкой.

Остальные стражники схватились за оружие. Маскелль похлопала своего телохранителя по плечу, чтобы предупредить, и подняла над головой посох. Воин немедленно распластался по земле.

Однако в отличие от пиратов стражники знали, что это значит. Они замерли и тем самым дали своему командиру время вмешаться. Он кинулся между ними, вскинул руки и приказал:

— Остановитесь!

Маскелль заметила, что ее руки дрожат, и не только от тяжести поднятого посоха. Сердце ее колотилось, гнев комком стоял в горле.

«Еще немного, и я сорвалась бы», — подумала она, когда самообладание вернулось к ней. Опустив посох, она сказала:

— Вы все обыскали. А теперь уходите.

Командир покачал головой, с трудом переводя дыхание.

— Что в том фургоне?

— Больной ребенок, — ответила Киллия, поднимаясь на ноги и отряхивая грязь с панталон. Она была слишком хорошей актрисой, чтобы показать свою ярость, но кровь отхлынула от ее лица. — Я сказала ему, что он может посмотреть. Я только не хотела, чтобы он разбудил малышку.

Мгновением позже в доказательство ее слов из двери выглянуло круглое испуганное личико; девчушка посмотрела на стражников и захныкала.

— Видите? — воскликнула Киллия, подхватывая ребенка на руки.

Командир вздохнул и знаком отослал своих людей. Некоторым из них хватило совести смутиться, но тот, из-за кого начались все неприятности, продолжал злиться и не хотел уходить. Командир дождался, пока тот все-таки ушел, и сказал:

— Прости, святая мать. Это была ошибка.

— Почти смертельная ошибка, — бросила Маскелль.

«Пока что удача мне не сопутствует, — подумала она. — Мы еще не добрались до города, а я уже дважды чуть не нарушила свою клятву».

Командир непонимающе посмотрел на нее, потом тряхнул головой и направился следом за своими людьми. Когда стражники вернулись в здание пристани, Растим шумно выдохнул воздух.

— Где он? — тихо спросила Маскелль.

— В фургоне Фирака, на койке.

— Я думала, его спрятали в твоем фургоне.

— Так мы и сделали, но они собрались обыскивать его, и пришлось перенести тело.

Маскелль покачала головой. Она ничего не заметила… впрочем, должно быть, они воспользовались переполохом.

— Мы простимся с ним завтра, когда пересечем дамбу. — Похороны накануне того дня, когда они войдут в священный город, были плохим предзнаменованием… Маскелль вернулась к костру.

Там собрались все ариаденцы. Они были перепуганы и выглядели довольно жалко, но актерами оставались хорошими — только это и имело значение для их представлений. Киллия, завернувшись в одеяло, осталась около своего фургона: она явно хотела быть поближе к своей малышке.

Выражение их лиц, уклончивые взгляды сказали Маскелль, что воин последовал за ней: действительно, оказалось, что он снова стоит у нее за спиной. Она подумала: он третий раз оказывается в положении ее защитника опять число три! Что-то Бесконечность стала щедра на странные предзнаменования… Лучше бы она это прекратила, решила Маскелль.

— Ну? — обратилась она к ариаденцам.

Гардик, который никогда не мог долго молчать, спросил:

— Следует ли нам ожидать новых неприятностей сегодня ночью?

— Нет. Сегодня ночью — нет.

Ариаденцы встревожено зашептались. Фирак, Дория, Вани — хорошо знакомые лица после всех этих месяцев. Всего их было девять человек — совсем не много для некоторых сложных представлений. Жители Дувалпура — столицы Империи оценят их искусство, не то что провинциалы… Кто-то отводил глаза, встретившись с Маскелль взглядом, кто-то был явно обеспокоен, другие просто устало смотрели в огонь.

Наконец Растим прокашлялся и заговорил:

— Думаю, мы все знаем, как плохо бы нам пришлось, если бы… если бы не Маскелль.

Она стала приглаживать растрепанные волосы, чтобы скрыть улыбку. Ее имя, произнесенное с ариаденским акцентом, все еще смешило ее… Еще одно доказательство того, что воздух Дувалпура — у нее в крови. Как же она была глупа, покинув эти края!

Гардик тут же откликнулся: