— Привет, — поздоровался он входя. Разулся. Головой завертел. — Цветешь и пахнешь. Обжилась, смотрю.

— Чаю будешь?

Я старалась, чтобы мой голос не дрожал. И руки тоже. Игорь кивнул, прошёл на кухню. И чай взял. На мою котлету покосился с неодобрением. Пил, по сторонам глазел, словно и правда соскучился и на чай заглянул.

— Что тебе нужно? — не выдержала я, хотя обещала молчать, пока сам не заговорит.

— Долги, Катька, долги. И не мне, сама понимаешь.

Я отпрянула. Сохранить самообладание в данной ситуации — невозможная вещь, даже пытаться не стала. И во взгляде Игоря — жалость. От этого ещё паршивее.

— Сенька…

— Уехал, — перебил Игорь. — Можешь ему позвонить. Недоступен. И спасти тебя не успеет, Кать. Да и не так все страшно…ты же знаешь.

— Когда?

— Завтра в десять вечера.

Он одним глотком допил чай. Поднялся. Мне хотелось запустить кружкой ему вслед. Кружку жалко — мамина. Их всего шесть осталось.

— Только не причиняй хлопот, Катя. Не надо бегать, все равно найдут.

Дима

Катина папка все также лежала в столе. Иногда мне хотелось достать, открыть, посмотреть на фотографию. Потом вспоминал, как по-хозяйски лежит на её талии Сенькина рука, и скрипел зубами. Говорил себе — это не любовь. Даже в восемнадцать не любовь — гормоны. Но, слава богу, я вышел из возраста, в котором яростно дрочишь, представляя себе девственный лик той самой, блядь, единственной.

Мне тридцать два года. Я просто вернулся домой. А то, что папки толстеют — Иван регулярно пополнял их новыми листами — ни о чем не говорило. Естественная жажда справедливости.

Олимпиец отмывался от пыли, наводил лоск и сиял огнями. На торжественное открытие даже выписан популярный ведущий и не менее популярная певичка. Я с удовольствием ходил по тихим пока этажам, по которым разносилось гулкое эхо. Большая часть магазинов и бутиков уже была готова к работе, и в вечернее время, когда в здании кроме меня и охраны никого не оставалось, я воображал, что остался один в целом мире. Пустой торговый центр выглядел очень апокалиптично. Я спускался на первый этаж, садился в одно из кожаных кресел кафе, что находилось прямо в фойе, и курил, так как никто не мог запретить мне это делать.

Вот и сейчас так. Было так тихо, что я слышал, как мерно шумит система отопления. Домой нужно и не хочется… Юлька ещё не приехала — заканчивала свои дела. Обещала до благотворительного ужина, на который мы оказались приглашены, едва я успел приехать. Приглашение я носил в кармане костюма весь день. Глупо, да? Сейчас снова достал, раскрыл открыточку, посмотрел.

Интересовали меня вовсе не картинки. Сколько я раз я списывал у Катьки за годы учёбы? Бесчисленное количество раз. Так вот, завитушка буквы «В» в моей фамилии была Катькиной. Надо было все же открыть её папку, посмотреть хотя бы, где она работает. Паранойя, но я то и дело возвращался взглядом к этой завитушке, порой и касался пальцем, сам себя пугая.

— Ты — взрослый мужик, — громко сказал я сам себе.

Голос взметнулся эхом в пустых коридорах. Жутко. Нужно возвращаться в свою съёмную одинокую квартиру. Нужно было купить жильё, но я решил отложить это на потом. Может, Юлька что-нибудь найдёт. Пока было откровенно лень. «Вставай», — велел я себе. И послушно поднялся. А перед тем, как уйти, выбросил пригласительный в девственно чистую новенькую урну. Все равно пропустить не дадут, да и секретарь у меня уже есть.

Приглашение было не одно. Я вообще оказался жизненно необходим всем тем, кто старательно не вспоминал обо мне все эти годы. Начиная с тетушек и заканчивая официальными банкетами и просто приглашениями выпить в хорошей компании.

Несколько инвесторов устраивали целый приём после открытия центра. А самое интересное предложение поступило сегодня. Позвонил Вадик. Мы с ним общались в университете, сначала не очень, потом активнее, когда Сенька из моей жизни исчез. Вадик не пропал, хватка у него всегда была. В Олимпийце арендовал чуть не четверть первого этажа, да и звонил иногда в мои московские годы.

— Привет, — начал он и сразу перешёл к делу. — Ребята наши собираются. Точнее, я собрал. Не дно: я, Серый, Лёха. Ещё пара значительных человек. Пора наводить мосты, Димка! В среду в семь встречаемся, я позвоню. Обстановка неформальная. Бухать, короче, будем. Договорились?

— Давай, — согласился я.

Терять мне было нечего, и в городскую жизнь вливаться нужно, учитывая, что я хотел подобраться к Сеньке как можно ближе.

Среда была уже сегодня — я провёл в родном городе уже несколько дней. Пролетели они в хлопотах незаметно.

Если я не хотел опоздать, то уже следовало выходить. Начало седьмого, а темно, словно полночь. Если сначала мне идти не хотелось, то сейчас я даже испытывал определённый азарт. Интересно, они знают — эти Вадькины значительные люди, что чуть больше десятка лет назад меня выбросили из города, как нашкодившего щенка? Что, если бы не идиотская мечта вернуться, я бы таких высот не достиг?

Не важно. В любом случае своё право вернуться я выгрыз зубами, и уступать не намерен. Я больше не Димка, я — Дмитрий Чернов, богатый человек. А богатым можно все, и допустимость многого решается именно толщиной кошелька. Мой кошелёк был достаточно толст, и я намерен напихать в него ещё немало банкнот. Не потому, что хочу этого. Потому что это мои гарантии.

Центральные входы в торговый центр были закрыты, я вынырнул через один из боковых, все ещё наслаждаясь тем, что все это — моё. Каждый этаж, каждый закуток, каждый пролёт скрытой от глаз служебной лестницы. На улице лицо ощутимо щипал мороз — я вдохнул холодный воздух с немалым удовольствием. Он помогал прочистить мозги, взбодриться.

В машине вкусно пахло кофе, едва чувствовался запах сигарет. Я поморщился — надо все же избавляться от привычки, которая вновь грозила стать постоянной. Юлька… Юлька все ещё в Москве. Я был так увлечен своим новым детищем, что даже не задумывался, скучаю ли по ней? Наверное… просто привык, что рядом. Что обеспечивает быт, что, проснувшись ночью, слышу её дыхание. Что её тело тёплое и податливое. А что ещё требуется от брака? Мне достаточно. Излишняя увлечённость партнёром к хорошему не приводит — это я уже тоже понял. На своём примере.

Катька снова лезла в голову. Не удивительно — весь этот город ею пропах. Казалось, окно открою и уловлю шлейф её парфюма, или даже скользнет по коже лёгкая прядь волос.

Я решил не курить, но когда сигаретная пачка опустела, притормозил у метро. Чуть в стороне от станции виднелась табачная лавка, заманивала заядлых курильщиков яркой вывеской. Я знал, что стоит выпить, как рука сама к сигарете потянется, поэтому сдался, снова вышел в мороз, нечаянно сильно хлопнув дверцей машины.

Девушка стояла ко мне спиной. Я видел, что она судорожно раз за разом набирает телефонный номер, прижимает смартфон к уху, потом сбрасывает звонок и начинает заново. Обычная девушка. Сапожки из тонкой кожи — наверняка в них холодно, лёгкая шубка. Распущенные тёмные волосы чуть поблескивают, отражая свет фонаря.