Она пробежала взглядом первую строчку ближайшей страницы. «Алый», – гласили шипастые буквы. Со страниц неподалеку, казалось, так и взывали другие заголовки: «Охра», «Умбра» и «Изумрудно-зеленый».

– Ух ты, – выдохнула Олив со смесью восторга, ужаса и правильности, бурливших в ней, как пузырьки в газировке. – Я так и думала. – Она посмотрела на встрепанную макушку Мортона. – Ты знаешь, что это, Мортон? Это рецепты волшебных красок Олдоса МакМартина.

При звуке имени Олдоса МакМартина Мортон слегка вздрогнул. Потом он расправил плечи.

– Я уже и сам понял, – сказал он. – Я в курсе, что значит «алый».

– Поверить не могу, что ты так быстро с этим справился, – призналась Олив.

Мортон с гордостью кивнул.

– Мистер Фитцрой спросил, чем это я занят, и я разрешил ему помочь, – объяснил он, указывая на старичка с бородой. – Просто чтобы побыстрее пошло, а не потому, что мне нужна была помощь. Он привел кого-то еще, а потом она привела кого-то еще, и вскорости все были здесь. И теперь мы почти закончили. Но я сделал больше всех, – шепотом прибавил он.

– Спасибо вам всем, – сказала Олив. Дюжина пар нарисованных глаз воззрилась на нее. Вдруг Олив почувствовала, как голос ее начинает дрожать. – Так… так мило с вашей стороны нам помогать.

– Приятно найти себе занятие, – сказала седовласая женщина. Ее лицо выглядело немного нечетко, черты были мягкими и смазанными. Олив не могла понять, то ли дело было в сумраке, то ли в тумане, то ли в том, что Олдос такой ее и сделал.

– Мы с братьями и сестрами в детстве играли в пазлы, – добавила дама в кружевной ночной сорочке. – Помогало убить время. Особенно долгими зимними вечерами, когда нельзя было пойти гулять и казалось, что весна никогда не настанет… – Она затихла, уставившись на свои руки.

– Но что вы намерены делать с этими записями, юная леди? – спросил старичок, которого Мортон назвал мистером Фитцроем, и бросил на Олив пронзительный взгляд.

Олив оглядела нарисованные лица.

– Я просто… я… я позабочусь, чтобы с ними ничего не случилось, – сказала она. – Потому что я уверена, что Аннабель МакМартин была бы рада до них добраться. Я думаю, она один раз уже попыталась их добыть, но, может, не понимала тогда, насколько они важны. Я имею в виду, я сама этого не знала наверняка, пока не… – Олив опустила глаза на листок у ног Мортона: «Алый. Две чайные ложки порошка из сушеной крови…» Олив сглотнула. – Но я намерена позаботиться, чтобы они никогда к ней не попали, – продолжила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно. – И я сделаю все, что в моих силах, чтобы она не смогла ими воспользоваться.

– Тогда не безопасней ли будет уничтожить их на всякий случай? – удивился старичок. – Сжечь, чтобы никто их больше не собрал?

Олив охватила паника.

– Нет! – вскрикнула она. Нарисованные люди таращились на нее с непроницаемыми лицами. – Я… я не думаю, что мы должны это делать. Пока что нет, – поспешно продолжила она, согнувшись над бумагами и наугад сгребая их в кучу. – Не исключено, что я в них вычитаю что-нибудь полезное, например, как вам всем помочь. – Она прижала рецепты к груди.

Человек в полосатой пижаме, повернувшись к Олив, нахмурился.

– Главное, не дай этим котам до них добраться. – Он предостерегающе наклонил голову.

– Коты не такие, как вы думаете, – возразила Олив. – Они хорошие.

– Ты пытаешься убедить нас, что коты не фамильяры ведьмы? – осведомился лысый господин с ушами, торчавшими по сторонам его головы, как ручки наградного кубка.

– Нет, – ответила Олив. – Они фамильяры. Во всяком случае, они ими были. Но они больше не хотят ни служить МакМартинам, ни причинять кому-либо зло, никогда и ни за что. Вообще-то коты, скорее всего, и разорвали бумаги.

На некоторое время воцарилось молчание. Мортон стоял в толпе, неотрывно глядя на Олив и медленно переминаясь с ноги на ногу.

– Я бы не был насчет них так уверен, – проговорил, наконец, мистер Фитцрой. – В мое время они казались довольно преданными.

– Они изменились, – не сдавалась девочка. – Правда.

Женщина в кружевной сорочке снова посмотрела на свои руки.

– Как бы то ни было, я полагаю, нам они уже никак не могут повредить, – сказала она.

И вновь все замолчали. Олив крепко держала бумаги, поеживаясь под взглядами соседей Мортона. Тишина, казалось, становилась все более мертвой. Когда бы она ни заглянула в мир Мортона, царившее там молчание казалось просто невероятным. Ни потрескивания очагов, ни жужжащих холодильников, ни шума машин в отдалении. Не чирикали птицы, не шептал ветерок. Даже теперь, в толпе народу, не раздалось ни единого шороха или вздоха. Конечно же, содрогнувшись, припомнила Олив, так было потому, что только она одна тут дышала.

Олив боком пробралась к ступеням крыльца.

– Ну… – начала она. – Мне пора. Но еще раз спасибо за помощь. Я буду с ними осторожна, я обещаю. – Олив помедлила, уже стоя на первой ступеньке. – А, Мортон, – добавила она, стараясь говорить как можно небрежней и беззаботней, – чуть не забыла. Можно одолжить у тебя ту фотографию твоей семьи? Которую мы нашли в пустом портрете Аннабель?

Мортон беспокойно насупился:

– А тебе зачем?

– Для школы, – почти не соврала Олив. – Нам велели принести старые семейные фотографии.

– А, – сказал Мортон. Но хмуриться не перестал.

– Я ее сберегу как надо, честное слово, – пообещала Олив. – И верну, как только закончу.

Мортон отвернулся, не сказав больше ни слова. Минуя соседей, он прошел по крыльцу и скрылся в доме; длинный подол его белой ночной рубашки подметал половицы, как шлейф. Олив войти он не пригласил.

Девочка топталась на крыльце, вцепившись в пачку бумаг. Жители следили за ней нарисованными глазами.

– Я буду осторожна, – вновь пообещала она, хотя никто ее не спрашивал. После этого девочка тоже замолчала и стала ждать Мортона.

Тот появился секунду спустя и сунул фотографию в руку Олив.

– Спасибо, – поблагодарила она его. – Я сохраню ее. Я все это сохраню.

И затем, чувствуя себя так, будто решила пойти короткой дорогой в полночь через кладбище, перепрыгивая через ступеньку, Олив сбежала вниз и помчалась по лужайке к темной, безлюдной улице. Напоследок оглянувшись, она почувствовала, что Мортон все еще глядит ей вслед, хоть завеса тумана между ними и становилась все плотнее.

Олив вывалилась из рамы обратно в коридор, одной рукой прижимая к себе драгоценные листы, а другой пытаясь сохранить равновесие, но, не удержавшись, плюхнулась на живот с громким «уф!». Она даже не успела перекатиться набок, как кто-то зашипел: