И Ильняа с новыми силами бросилась вперед, раздвигая руками кусты и ветви деревьев, наступая на трещащие сучья и мягкий мох.

Наконец девушка вышла к реке. Ильяна спустилась к самой воде, на сырой песок. Она внимательно глядела на тихую реку — вдруг и в самом деле ее подстерегает водяной?

Все было тихо и пустынно. Девушка добросовестно обшарила берег, заглянула даже в дупла деревьев — может там сидит Сова — но все было напрасно. Ильяна вздохнула печально, и выдруг почувствовала, как по ее спине пробежал холодок — Привет! — раздался его голос.

Девушка резко повернулась, и заглянула прямо в его светлые глаза, которые немигающе смотрели на нее.

— Где ты был утром? — раздражение охватило Ильяну. Ведь именно с его отсутсвия начались все ее злоключения!

— Недалеко от тебя. Я и ночью был рядом, только вот вокруг тебя столько сторожей, — холодные пальцы паренька прикоснулись к щеке девушки, а потом легли на ее плечи, — Ильяна…

* * *

Малыш так и вертелся на кухне, стараясь поживиться лакомым кусочком еще до ужина. Со двора доносился визг пилы — Петр вырезал заклепки для челна. Эвешка хлополата на кухне и изредка бросала неодобрительные взгляды на Сашу, который по-прежнему сидел на завалинке с книгой.

У Эвешки было работы сейчас по горло, и потому она совсем забыла про Ильяну. Впрочем, она думала, что Петр все же прав — мало ли чего интересного может быть в лесу! И она уже не ребенок, чтобы постоянно дераться за материну юбку!

Но после того, как Малыш получил свое угощение и женщина машинально спросила:

— Ну, Малыш, где там наша Ильяна? — животное издало какое-то подозрительное завывание, чего с ним обычно не приключалось. Конечно же, Эвешка тут же забеспокоилась.

Этот вой совсем не понравился женщине.

Вытирая на ходу руки передником, Эвешка вышла на крыльцо и крикнула мужу:

— Куда это девчонка запропостилась?

Петр оазогнул спину, вытирая рукавом полотнянной рубахи разгоряченное лицо:

— Понятия не имею, может, у конюшни?

Но девушки там не было.

Эвешку все сильнее и сильнее одолевали дурные предчувствия. Она пошла к Саше, который, как оказалось, тоже давно не видел племянницы.

Женщина уже сломя сломя голову бросилась к реке.

Ее одолевало ужасное прелчувствие непоправимой беды. как будто…

— Петр! — дико закричала она, бросаясь в беспорядочный бег…

Ильяна стояла на берегу, словно окутанная серпебристым туманом. Двое влюбленных, только один — существо обычное, смертное, а вот второй…

— Ильяна! — Эвешка замахала рукой: она хотела спугнуть большую белую сову, что кружила возле девушки. Почуяв неладное, птица бросилась в густой кустарник.

— Мама, — выдохнула Ильяна совсем слабыми губами, а призрак, такой знакомый призрак, тоже пришел в движение.

И тут Эвешку словно молнией пронзило — она вспомнила этого духа. Он был еще в доме отца. казпалось, что все забыто, что этого больше не будет. Но теперь…

— Будь ты проклят! — закричала Эвешка. — Когда ты оставишь нас в покое! Немедленно убирайся прочь! И не смей прикасаться к моей дочери!

* * *

Казалось, весь мир завертелся, закружился, и только окрик матери прекратил этот странный кругооборот. Ильяна стояла даже не в силах пошевелиться. Тело было словно чужим.

— Проклятый ублюдок! — снова донесся голос матери, — быстро отойди от нее!

— Эвешка, выслушай меня… — тихо заговрил голос друга Ильяны, — пожалуйста, выслушай…

— Я же сказала: убирайся прочь! Прочь, разве ты не слышал? Тебе нечего здесь делать! Я тебе ничем не обязана, и дочь моя тем более.

Знай это, Кави Черневог!

— Но ведь он ничего такого не сделал, — Ильяна наконец вышла из странного оцепенения и схватила порывисто мать за руку. Эвешка метнула на дочь взгляд, полный злости, лицо ее быо так перекошено от ярости, что Ильяна, никогда не видевшая ее в таком сильном гневе, попятилась назад.

Петр Кочевиков подбежал с топором в руке, а следом за этим раздался треск сучьев — дядя Саша, не разбирая дороги, продирался сквозь заросли, тоже почувствовав неладное.

Эвешка до боли сжала руку дочери и закричала истошно на друга Ильяны:

— Убирайся прочь! Чтобы духу твоего тут не было! И никогда сюда не возвращайся! Слишишь, никогда!

Вообще-то Ильяне меньше всего хотелось услышать такие слова, но ярость Эвешки была столь неописуема, что сейчас было лучше не перечить ей вовсе.

Подоспевший дядя Саша схватил Ильяну и стал внимательно ее осматривать, точно надеясь обнаружить какое-то изменение.

— Черневог, убирайся отсюда! — закричал и он, тебе нечего делать у нас!

Черневог вытянул руку вперед, и Сова, словно собравшаяся воединно из густого тумана, села на эту руку. Призрак печально посмотрел на Ильяну, словно случилось что-то страшное, и сказал:

— Ильяна, Ильяна, никогда не забывай меня! Никогда…

Забыть его?

Этого она не смогла бы сделать при всем желании. А друг ее вместе со своей совой уже исчезали, растворялись в воздухе. Дядя толкал ее к отцу, но Ильяне почему-то не хотелось идти к нему. К тому же, отец держал в руке топор, и тоже явно был разозлен. Впервые в жизни Ильяна испытала робость перед отцом — он никогда еще не был так рассержен. И никогда не держал в руке оружия. Конечно, в избе возле двери висел меч, но отец, если и снимал его, то только для того, чтобы потереть, почистить. Петр схватил дочь за руку и тревожно заглянул в ее лицо:

— Ильяна, с тобой все нормально?

Девушка всеми силами хотела выдавить «да». Но губы не слушались ее.

— Он никогда не причинял мне вреда, — выдавила она, но никто не слышал этих слов. Отец выпустил ее руку, и Ильяна побежала вдоль берега.

— Стой! — закричала мать, и Ильяна послушно остановилась. Но Саша промолвил:

— Да пусть бежит! Она просто захотела домой, ей нужно побыть в одиночестве, оставьте ее!

И Ильяна снова бросилась бежать, уже давно знакомым путем — через участок леса, потом перелезть через изгородь из жердей. только тогда она оастановилась, чтобы перевести дух.

Ей показалось, что ее стало преследовать ккое-то наваждение. Уж не колдовство ли это? Да, это и в самом деле было так — волшебные силы матери и дяди теперь были с нею, они должны были охранять ее. Конечно, они хотели, чтобы ее друг снова вернулся в свою могилу, а Сова — на место ео смерти, которое находилось далеко от могилы.

— Нет! — закричала она, — не надо! Не надо!

Но ответом была только гробовая тишина, воздух стал каким-то тяжелым, непроницаемым. Конечно, ведь теперь родные будут стеречь ее, как зеницу ока…