Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герман мог бы поклясться, что в глазах старого мастера стоят слезы. Торопливо забрав чудо-костюм, профессор поспешил к себе в комнату, где с утра сохли на батарее собственноручно выстиранные им трусы и носки. Однако уединиться не вышло - троица портных и не думала оставлять его в покое: Линакер нес следом галстуки, запыхавшийся Леня - туфли, а третий, так и оставшийся для Германа безымянным - сорочки. Трусы и носки надеть не помешали, а дальше, впервые с момента достижения шестилетнего возраста, доктора исторических наук и профессора с мировым именем Германа Ивановича Крыжановского принялись одевать посторонние лица. Да какое там - «одевать»! Правильнее сказать - облачать! Потом его вывели из спальни под белы рученьки. Тоном, каким в театре произносят: «кушать подано», Ефим Израилевич крикнул:
- Что я вам говорил?! - и предъявил преображенного Крыжановского Берия и Наумову. Те внимательно и очень серьезно стали рассматривать подопечного.
- Что я вам говорил? - уже без прежней помпы сказал Линакер, а затем повторил фразу в третий раз - совсем жалобно. Действительно, реакция зрителей оказалась далекой от восхищения.
- Какой же он теперь профессор? - махнул рукой Наумов. - Это, скорее, боксер или лыжник. Подобное несоответствие сразу бросится в глаза, а уж тем, кому по долгу службы положено примечать подобные вещи, и подавно…
- Скажите, Герман Иванович, вы очки не носите? - поинтересовался Берия.
- Нет, зрение на все сто, - пожал плечами Крыжановский.
- Ни очков, ни бородки клинышком, зато прическа под полубокс, - развел руками Берия. - Действительно, спортсмен, а не профессор.
- Но я, собственно, лыжи люблю и вообще спортом увлекаюсь…
- Ой, да что же я! - хлопнул себя по лбу нарком. - Видно, еще не до конца проснулся. Сейчас все исправим, только бы нашлась.
Лаврентий Павлович решительным шагом удалился в свою спальню, но вскоре вернулся оттуда с тростью, которую, улыбаясь, вручил Крыжановскому.
- Ну-ка, профессор, не побрезгуйте - вещь антикварная и дорогая.
Герман припомнил походку дяди, который любил ходить с тростью и попытался повторить движения.
- Замечательно! - вскричал Берия. - Что скажешь, Наум?
Вместо ответа Наумов захлопал в ладоши.
Берия поднял вверх палец и значительно произнес:
- Вот что значит - менгрел!
Трость оказалась подстать костюму - из черного дерева, с рукоятью, инкрустированной серебром.
- То, что надо - теперь перед нами респектабельный представитель советской науки, - объявил Лаврентий Павлович, а затем, повернувшись к Линакеру, продолжил, - кстати, Ефим Израилевич, костюм великолепен. Похоже, мастер, вы превзошли самого себя!
Старик сдержанно поклонился, продолжая кривить губы. Так и уехал, видимо, не до конца простив обиду. А Герман подумал, что успех спектакля не всегда зависит исключительно от мастерства театральной труппы. Зачастую успех постановки всецело на совести зрителей.
- Ну-с, профессор, теперь можно вернуться к нашим делам, - напомнил Берия. - У нас осталось два нерешенных вопроса: тема выступления на симпозиуме и пароль. Тему определите сами: так, пожалуй, будет вернее, а насчет пароля… Как вам такое: подходит к вам некто и спрашивает: «Вы, случайно, не лыжник?»
- А отзыв? - широко улыбнулся Герман.
- Какой еще отзыв? - возмутился нарком. - Что захотите, то и ответите. Мы, знаете ли, не в бирюльки играем. Пароль нужен для того, чтобы по нему вы смогли опознать нашего человека, а он вас и так опознает - у него будут фотографии в фас и профиль, так что - какой может быть отзыв?! Ай-яй-яй, целый профессор, а простых вещей не понимает!
Пионерская железнодорожная
13 - 15 апреля 1939 года.
Москва - Берлин.
Белорусский вокзал кипел. К повседневной суете отправлений-прибытий железнодорожных составов добавилось экстраординарное событие, именуемое Поездом дружбы.
Медный грохот духового оркестра с трудом пробивался сквозь разноголосицу, порожденную огромной толпой, что плотно окружила необычный поезд. Кого там только не было! Молодцеватые герои спорта; представители союзных республик в национальных костюмах; разодетые в пух и прах артисты цирка; музыканты, волокущие футляры с инструментами; вездесущие, создающие невообразимый гам пионеры и, конечно же, масса провожающих. Надо всем этим в воздухе парил небольшой аэростат с подвешенным к нему транспарантом, гласившим: «Да здравствует дружба советских и германских трудящихся!»
Герман с трудом прокладывал себе путь, пытаясь определить местоположение вагона номер четыре, в котором ему уготовили место номер девять. Профессора никто не собирался провожать, поэтому прозвучавший рядом знакомый голос стал совершенной неожиданностью.
- Марк, ну что ты со мной делаешь! Нет, вы где-нибудь видели такого ужасного, упрямого ребенка? Это же какое-то форменное наказание, а не ребенок! - возмущался Ефим Израилевич Линакер, пытаясь удержать за руку рвущегося от него мальчишку лет двенадцати. В дополнение к пионерской форме - черным брюкам, синей фланелевой курточке, с надетой под нее белой рубашкой, алому галстуку и такого же цвета шапочке-испанке, мальчик имел за плечами объемный рюкзак, на груди - бинокль, а в свободной руке - белый марлевый сачок для ловли бабочек.
Герман весьма доброжелательно поздоровался с симпатичным старичком и начал неуклюже благодарить за костюм и прочую прекрасную одежду.
- Ай, молодой человек, не надо мне делать конфуз. Или вы полагаете, что я не знаю, как я шью? Чтобы вы знали, я знаю, как я шью! Марк, внучек, прекрати отрывать руку, она нужна дедушке, чтобы драть тебя за уши. Лучше познакомься с дядей, это - целый профессор! Зовут его Герман Иванович Крыжановский.
Юный Марк оглядел Германа с ног до головы, и уверенно заявил:
- Никакой вы не профессор, а шпион!
- Какой еще шпион?! - опешил Герман.
- А такой, о котором в «Пионерской правде» писали, - авторитетно пояснил Марк. - Украинские пионеры играли в футбол на опушке леса, когда заметили странного старика, пробирающегося в направлении Н-ской воинской части. Ребята проявили бдительность, проследили за дедом и заметили у него пистолет. Об этом они сообщили, куда надо. Оказался не дед, а фашистский шпион.
- А во мне что есть странного? - поинтересовался Крыжановский.
- Много чего! Во-первых, на карточке, которая вставлена в окошко чемодана - инициалы «Л.Б.», что не соответствует вашим. Во-вторых, трость вы почему-то несете в руке, а не опираетесь на нее при ходьбе. Спрашивается, зачем в таком случае нужна трость? Не для того ли, чтобы походить на профессора, которым вы на самом деле не являетесь?
- О, Марк-Марк, несносный ребенок! Что ты такое городишь! - возмутился Ефим Израилевич. - И трость, и чемодан профессору вчера при мне подарил один очень хороший и добрый человек!