Именно в таких обстоятельствах Бен-Гурион предпринял попытку разработать декларацию независимости. Хотя британцы утратили мандат на управление регионом, как только в ноябре была принята резолюция ООН, официальная дата его окончания не была утверждена. Было объявлено, что они выведут последние военные подразделения из Израиля в пятницу, 14 мая 1948 г., в полночь. Бен-Гурион намеревался сделать заявление непосредственно перед их уходом, чтобы не допустить паузы между окончанием Британского мандата и началом нашей независимости.

В редкие моменты спокойствия в те безумные дни мысли мои были заняты не только предстоящей работой, но и моей дочерью Цвией, которая в этом мире не знала пока ничего, кроме любви родителей. Цвия только что научилась звать отца: «Аба, аба![44]» Я снова и снова слышал ее голос – прекрасное напоминание о том, что поставлено на карту в грядущей битве.

Наконец 14 мая 1948 г., в последние часы перед наступлением Шаббата, я сидел за письменным столом и готовился к войне, а Бен-Гурион стоял за трибуной в Тель-авивском музее изобразительных искусств[45], собираясь произнести слова, которые ознаменуют рождение нашего государства. Из-за чрезвычайной угрозы безопасности мы позаботились о том, чтобы приглашенные гости и журналисты узнали о времени и месте встречи буквально за считаные минуты до ее начала. Когда министры пробирались мимо почетного караула «Хаганы» под фотовспышками репортеров, суета привлекла внимание прохожих и собрала на улице ликующую толпу. Участники церемонии прошли в одну из галерей музея под звуки оркестра, который в скором времени получил название Израильского филармонического. На стенах красовались работы из частной коллекции мэра Тель-Авива Меира Дизенгофа: картины еврейских художников, изображавшие еврейскую жизнь на протяжении двух тысячелетий изгнания.

Тринадцать министров Временного правительства[46] заняли места по обе стороны от Бен-Гуриона. За спиной того, кто привел еврейский народ к столь важному моменту, висел портрет человека, открывшего нам путь в будущее, – Теодора Герцля; теперь он наблюдал за воплощением своей мечты – мечты, которую подарил всем нам.

Бен-Гурион призвал публику к тишине, но охваченные кипучим энтузиазмом люди отозвались стихийным исполнением «Хатиквы» – сионистского гимна, запрещенного британцами. Только потом Бен-Гурион произнес слова, которые все собравшиеся ждали целую жизнь: «Настоящим [мы] провозглашаем создание еврейского государства в Эрец-Исраэль – Государства Израиль». Зал взорвался бурными аплодисментами победы и затих беззвучными слезами печали. Это было одновременно напоминание о том, как далеко мы продвинулись и как много потеряли.

В конце церемонии оркестр исполнил «Хатикву», все собравшиеся стояли в почтительном молчании. Когда они пели вместе, это было призывом к действию для нации, рассеянной по миру, но объединенной общей мечтой. Теперь исполнение гимна было чем-то большим: не просто возгласом надежды, но голосом исторического самоутверждения, не только гимном движения, но гимном суверенного государства.

Израильская общественная радиостанция транслировала это событие в прямом эфире. Декларация с огромной скоростью была распространена по всей стране и по всему миру. В скромных домах, в разгар колоссальной неопределенности, народ Израиля услышал слова Бен-Гуриона. Их слушали от имени миллионов, погибших от рук нацистов, и от миллионов тех, кто все еще оставался в постоянной опасности по всему миру. Их слушали от имени прошлого – от имени пионеров, которые первыми отправились в путешествие к нашему истинному дому, которые сделали воображаемое своей жизненной необходимостью и проложили путь другим. Их слушали от имени будущего – от лица еще не рожденных поколений еврейских детей и внуков, тех, кто был единственной целью нашей многовековой борьбы.

Как и ожидалось, едва мы обрели независимость, как столкнулись с войной, пришедшей к нам со всех сторон. Пятнадцатого мая нас атаковали разом Сирия, Египет, Иордания и Ирак[47]. На севере Сирия направила танковый батальон и бронетехнику, а также артиллерийский батальон штурмовать еврейские поселения на другой стороне Кинерета. Египетские силы вторглись с юга, нападая на близлежащие города, поселения и кибуцы. Они провели бомбардировки израильских аэродромов и южных поселений, а затем центрального автовокзала в Тель-Авиве, который и разрушили. Тем временем Иордания направила в Иерусалим Арабский легион[48], завязав одни из самых тяжелых боев, прервавших поставки продовольствия и воды, что угрожало не только солдатам, но и всему населению города.

Нападавшие заведомо превосходили нас численностью и уровнем вооружения, и мы бросили все силы на защиту своих позиций. В кибуце Дгания сирийские войска были остановлены местными силами сопротивления, имевшими лишь коктейли Молотова и ручные гранаты. От поселения к поселению жители оказывали решительное сопротивление, отражая атаки арабских войск. С прибытием крупной партии оружия из Чехословакии самолеты израильских ВВС смогли подняться в небо и ответить мощными ударами, повергнув египетские подразделения в хаос и быстро остановив иракское вторжение.

Поскольку британцы больше не контролировали границы, в Израиль хлынул поток еврейских иммигрантов. Некоторые из узников нацистских концентрационных лагерей оказались в лагерях беженцев, где им пришлось ждать разрешения для выезда в Израиль[49]. Так, двадцать две тысячи евреев целых два года томились в ожидании на Кипре. Другие были изгнаны из соседних арабских стран совсем недавно. Они потеряли дома, перенесли опасное путешествие и были решительно настроены сражаться за свое новое государство. Мы вступили в войну в мае 1948 г., имея менее тридцати пяти тысяч солдат. К моменту окончания боевых действий в 1949 г. армия Израиля насчитывала более ста тысяч человек, которые взялись за оружие во имя спасения дела сионизма.