Он снисходительно взглянул на меня, но промолчал. Спасибо, хоть не стал потешаться над «деревенской дурочкой». Именно такой я себя и ощущала в тот момент.

— Как Марина? — размяв плечи, снова приложился к бутылке, а я, как завороженная, уставилась на каплю воды, что сорвалась с его губ и быстро побежала вниз, теряясь в густой поросли волос на груди.

— А она хорошо, да… Спит уже. Но я хотела бы поговорить о ней. Маринка называет меня мамой, и это нехорошо… Однажды она узнает, что это не так и…

— Ты думаешь, она не знает, что ты не та, кто её родила? Она знает. Ты для неё новая мама, — отбросив полотенце в сторону, начал приближаться ко мне.

— Но всё же… Вы же понимаете, что это нехорошо? Вполне возможно, однажды мне придётся покинуть ваш дом, и тогда ей будет больно.

Он подошёл ближе, чем хотелось бы. Так близко, что нарушил, гад, моё личное пространство, вторгаясь в него запахом своего разгорячённого тела.

— Ты не покинешь мой дом, Милана. Так что, можешь не волноваться насчёт этого, — резко выкинув руки впёред, схватил меня за талию и впечатал в свое влажное от пота, твёрдое тело.

Ну, вот и всё… Сказка закончилась. Пришло время суровой реальности. На тот момент, правда, я ещё думала, что это глупая шутка.

* * *

Увидев её в отражении зеркала, почувствовал, как член наливается похотью. Нет, не желанием, именно похотью.

Милана пришла к нему в зал в тонкой маечке и джинсах. И что? А то, что сквозь маечку соски её видно, а джинсы так обтягивали зад, что могла бы и голой прийти. Эффект был бы тот же.

Сгрёб её своими руками и, поймав пухлые, мягкие губы, смял их в жёстком поцелуе, а девчонка замычала ему в рот.

А нехрен тут бегать в маечках, млять.

Протолкнув язык между острых зубок, которыми она не преминула его цапнуть, почувствовал тепло её рта и кайфонул от мысли, как будет здесь приятно члену.

Оторвался с трудом, заставив себя через силу.

— Отпустите, вы что делаете? Вы что… Вы… — она задыхалась от негодования и что-то лепетала, пытаясь оттолкнуть его. Её маленькие, прохладные ладони скользили по его взмокшей от пота коже, и это так заводило, что захотелось её нагнуть прямо здесь. Поставить раком, намотать на кулак длинные волосы и отодрать девчонку так, чтобы визжала.

Конечно, он не зверь и делать так в первый раз не будет. Возможно даже, сдержится во второй.

Но что-то переклинило. Конкретно так переклинило. Теперь он хорошо понимал Костика, когда тот с причиндалом наперевес пришел оприходовать девку. Есть в ней что-то такое… Неуловимо притягивающее. Мордаха эта кукольная вообще с ума сводит. Он бы с удовольствием посмотрел, как пухлые губки обхватывают его член поплотнее и влажно скользят по стволу. И чтобы обязательно на коленях стояла.



— Ну чего ты, не дёргайся так. Не маленькая уже. Давай, я сейчас приму душ, а потом выпьем чего-нибудь? Вина хочешь?

Она смотрит на него, как на больного, хлопает своими глазищами.

— Вы ненормальный, да? Я же сказала, НЕТ! — бьёт его в грудь и резко вырывается, отскакивая назад. Врезается в захлопнувшуюся дверь и испуганно ойкает.

Детский сад, штаны на лямках.

— «Нет» в наше время мужчинам не говорят. У нас патриархат, забыла? — даже нравится потешаться над этой дурёхой.

— А я говорю! Я не буду вашей… вашей… — пыхтит от возмущения, но слова подобрать не может.

— Моей кем?

— Вашей подстилкой!

Вот оно как.

— А кто тебе сказал, что я с этой целью, а? Для роли подстилки я мог бы выбрать любую девушку. Тебя же я привёл в свой дом, к своему ребёнку. По-твоему, подстилок приводят в свою семью?

Она прикусила губу, покраснела.

— Всё равно не буду. Я не лягу в постель без любви. Хоть вы убейте.

— Ну, зачем же убивать? Есть масса способов поприятней, — тут её глаза увеличились ещё вдвое. — Ладно. Ты ещё не готова для серьёзного разговора.

Бекет отодвинул её от двери и пошёл прочь, пока ни переклинило снова. А девчонка, конечно, молодец. Принципиальная. Хоть и глупая. Любви ей хочется. Нет любви, девочка. Сказки всё это. Идиотские, глупые сказки.

Любовь придумали, чтобы люди не теряли надежду. Чтобы верили хоть во что-то. Война вон сколько жизней унесла, сколько искалечила. И что, помогла кому-нибудь эта любовь?

Но настроение отчего-то испортилось. От того, видать, что малолетка отвергла его. Он, конечно, не смазливый юнец, но и не урод какой. Вон бабы аж пищат, так к нему в койку хотят. А этой любовь, блядь, подавай.

* * *

Вот же дура! Работёнку непыльную подогнали, дом со всеми прибамбасами, еда, развлечения. Не иначе, как белая полоса пошла. Размечталась! Нет, чтобы включить голову хоть раз в жизни и пораскинуть мозгами. Какая на фиг помощница няни? Ау, окстись, тупица! Кому нужна помощница няни для одного ребёнка? Кому вообще нужны какие-то там помощницы?

Сейчас потолок карьеры для женщины — «мамка» в борделе. Единицам везёт стать хотя бы уборщицей. О нянях и экономках в такие вот дома, я вообще молчу.

И что думала, особенная ты, Мила? Дура, она и есть дура.

Ему просто гадкий врачишка рассказал о моей девственности, вот и всё. И решил дяденька Бекет сорвать цветочек первым. А чё, эксклюзив же, да. Ради такого можно и в дом свой притащить. Жрать много не прошу, во всём остальном тоже неприхотлива. Такое экзотическое развлечение. Тьфу!

Давясь слезами, скулила в подушку. Нет, не от того, что Бекета испугалась, там, в спортзале. Меня не впервые в жизни домогались. А от того, что иллюзии мои наивные разбились. Сразу бы сказал, что трахнуть собирается, я бы не расслаблялась, а так…

Устав себя жалеть, вскочила с кровати и бросилась к шкафу. Правда, тут же остановилась. Прикусив губу, горько вздохнула. И куда ты, Милочка? Вещи собирать? А они у тебя есть? Хоть что-нибудь есть у тебя?

Ничего… И я никто. Принципиальная курица. Самая настоящая курица. Которую сварят в супе, если не будет нести яйца.

Накинув на себя тёплый махровый халат с капюшоном, решила выйти на балкон. Не помешает проветриться и подумать. Сейчас, сгоряча, можно, конечно, натворить глупостей. Например, всё же сбежать, как порывалась минуту назад. Но чего я этим добилась бы? Куда бы подалась? Меня нигде не ждут, а те, кто ждут, рассусоливать со мной, как тот же Бекет, не станут. Сразу мешок на голову и в рабство.

На улице было холодно, морозно. На территории резиденции лаяли овчарки, а постовые по несколько человек бродили вдоль ворот. Я оперлась на перила, выдыхая клубы пара.

— О, привет! Ээй, слышишь меня? — послышался тихий зов, и я взглянула вниз.

Тот самый парень, что приходил ко мне в изолятор. Ещё один озабоченный.