участка, у нас же здесь, на Отводах, живет — и говорит… Говорит: «Твой Вовка, Федор Кузьмич, шалопай». А у меня тоже глаза есть, и без него вижу. Руководитель он еще никудышный, Вовка-то, потому что смысла в своей работе не понимает. Да и откуда? В институте-то сщас как обучают? Абы как. Только и слово — что высшее образование, а так, чтобы ума прибавилось, нету. Вот я к тебе и обращаюсь… Ты девка смекалистая, во всех партийных вопросах серьезная. Чтоб с Вовкой гульбу не гуляла. Вот он приедет, чтобы ни-ни…

Ирина едва не выронила стакан с чаем. Из спальни снова вмешалась Нюська:

— Вы, Федор Кузьмич, с ума сходить начинаете, как мне кажется.

— Не встревай, говорю, разъязви тебя, в чужое дело… — Зыков повернулся и долго молча смотрел в темноту спальни. — Не встревай! Это что ты, мои матушки, слова не даст сказать.

Ирина отодвинула стакан и встала.

— Спать я хочу, папа. Устала, идите к себе. — И стала расстегивать кофту.

Федор Кузьмич ушел, но спать не лег, блуждал по гостиной и бурчал.

В другой раз Ирина снова пришла поздно, о запавшими глазами.

— Снова педсовет? — спросил Федор Кузьмич, открывая дверь.

— Нет, папа, сегодня не педсовет…

— Что же у тебя сегодня? Жду ее, жду…

Даже с первого взгляда можно было понять, что у Федора Кузьмича иное настроение, чем было в прошлый раз. Весь он раскраснелся, ходил возбужденно. Повесив на гвоздь пальто Ирины, остановился напротив нее:

— Здесь, значит, у нас какое дело? Разбери нас, рассуди… Это, значит, так… Илюшку в депутаты обещались произвести. Потому у нас разговор состоялся: на каком таком основании его превозносят?

— Ну как же, папа? — Ирина даже улыбнулась.

— Нет, ты послушай, — перебил ее Федор Кузьмич и наморщил лоб. Появилась Нюська:

— Вам, Федор Кузьмич, никогда не угодишь, как ни делай.

— А тебя об этом не спрашивают, легла спать — и спи. Твое мнение известно, лишь бы мне наперек сказать, — ответил Зыков и снова обратился к Ирине: — За какую такую особую работу Илью превозносят? Что это за работа — на машине ездить? В работе должна быть разница: одна ценнее, а другая — пустяк.

— Так и делается, папа.

— А почему Илюшку депутатом провозглашают? За какие такие глазки?

— Ну как же, папа? Разве Илюшка плохой работник?

— Чего же хорошего-то? Да ты посмотри на него. Песенки только слушать… Заведет свою музыку и уши распустит…

— Нет, ну как же? — противилась Ирина. От нового разговора она почувствовала, как отходит сердце, села на стул.

— А вот так, — наступал Федор Кузьмич. — Сколько он социализму построил? Скажи мне — сколько? Ему, сосунку, лет-то всего — совестно сказать. А, к примеру, я только в шахте отработал больше тридцати лет. Кто, значит, социализма больше настроил?

— Так нельзя рассуждать, папа.

— Только так и рассуждать. — Зыков сел на кровать бабки и поправил одеяло. — Это так-то ведется, так что они, детки-то, скажут? Они на отца своего без смеха и смотреть не будут. Один — инженер — горе мамино, другой сопляк — депутат, третий словами на боку дыру вертит, а отец вроде и никто. Что же? Ему с Андреем водку пить? Так, что ли?

Ирина поняла, наконец, куда клонит Федор Кузьмич, попыталась успокоить его:

— Радоваться надо, папа, что у вас такие сыновья…

— Я вот и радуюсь сегодня с утра… — Зыков снова поднялся. — Работать еще как следует не научились, а уже депутаты, разъязви их, детушек. Не могли девками уродиться.

Неизвестно, сколько бы еще ворчал Федор Кузьмич, окруженный сомнениями, но вышла из спальни Дарья Ивановна:

— Чего расшумелся, старый? Спать не даешь. Ну-ка, ступай в постель, угомонись.

Взяла Федора Кузьмича за плечи и толкнула в спальню.

Ехать на Окуль уговорила Ирину Светка.

— Отдохнем и брата проведаем. Дни-то стоят… Петька Воробьев поедет. Я вчера его девчонкам платья шила… Говорит — поеду…

Ирина была готова уехать хоть куда, лишь бы отвлечься от грустных мыслей о Григорьеве.

День выдался дождливый. Владимир неотступно сидел у костра, глядя на огонь.

— Чего ты мрачный сегодня? — спросила у него Ирина, когда Светка с Воробьевым ушли за хворостом.

Присев на корточки, Зыков ткнул палкой в костер, отмахнулся от дыма.

— Зачем приехала?

— А может, по тебе соскучилась, — сказала Ирина весело.

— Зря смеешься, — Владимир взбросил на нее глаза. — Где грешно, там не смешно.

— А я и не смеюсь…

— Вижу. — Владимир надвинул на лоб фуражку. — Напрасно приехала…

— Почему напрасно? — Сегодня он был каким-то странным, жестким и ей нравилось его злить.

— Потому что могла и не приезжать. — Он подошел к Ирине, встал напротив, близко. — Потому что думал, забылась ты, отошла, к другой потянулся, а вот приехала — и снова дурь, как ты говоришь, одолела…

— Глупости-то, — осторожно толкнула его Ирина.

Владимир оборвал ее:

— Ты вот что… Уезжай отсюда… И вообще из города уезжай… С сыном вместе, с мужем со своим призрачным. Я не Андрей, Ирина… Я не могу, Ирина… Я не могу тебя по огородам ловить и не буду… Уезжай!

— А не послушаюсь? — она склонила голову набок.

— Пристану!

— Да ты уж и так пристал как репей…

Вечером на железнодорожной платформе Владимир отвел Ирину под навес газетного киоска и сказал сквозь зубы:

— Я не люблю Фефелову, так и знай. При тебе я ее не люблю. Это из-за тебя все, думал, забуду. Только из-за тебя.

На обратном пути Ирина мерзла и задумчиво смотрела в окно, по которому бежали дождевые слезы. В душе было пусто, ничего не хотелось. Воробьев и Светка играли в карты, шумели, и этот шум раздражал Ирину.

Спала — можно сказать, не спала.

Едва дождавшись другого дня, Ирина побежала к Григорьеву и, заплакав у него на руках, попросила:

— Поедем, Паша? Ну хоть куда поедем! Тяжело мне тут стало…

Он поднял ее голову:

— Чего же ты так сразу, Ирина? Сразу мне не уехать…

2

Ирина не уехала ни через день, ни через неделю, ни через месяц. И все пошло тем чередом, которым и должно было пойти.

Как-то ее задержал в пустой учительской Зимайко:

— Что за молодой человек пребывает часто у дверей вашего класса, милая Ирина Федоровна?

Ирина смутилась от его улыбки, подумала: «Кто-то из учеников», — пожала плечами.

— Завидный молодой человек, — продолжал Мариан Яковлевич. — Очень даже завидный…

Она спохватилась.

— Брат это, — сказала. — Брат, наверное, Владимир.

— Чего же он, брат-то, в класс не зайдет? — Зимайко отошел к умывальнику, сполоснул руки. — Непременно в следующий раз полюбопытствую… Мог бы в класс-то зайти. Вас послушать, Ирина Федоровна, между прочим, дело приятное.

После этого разговора