Примерно в квартале от пальмы была скамейка, и дойдя до нее, я сел. Швырнув окурок на асфальт, смотрел, как он вспыхивал оранжевыми искорками.

Кто-то сказал:

– Я бы купил у тебя сигарету, приятель. Держи.

Перед моим лицом появилась рука с монетой в двадцать пять центов. Я поднял голову.

Он не выглядел старым, хотя я не смог бы сказать, сколько ему лет. Возможно, около сорока. Или лет сорок пять. На нем было долгополое потертое пальто, цвет которого растворился в желтом свете уличного фонаря, а глаза у него были темными.

– Держи. Четвертак. Хорошая цена.

Я покачал головой, достал из кармана пачку «Мальборо» и предложил ему сигарету:

– Уберите свои деньги. Это бесплатно. Угощайтесь.

Он взял сигарету. Я передал ему коробок спичек (с рекламой секса по телефону, мне это запомнилось), и он прикурил. Протянул мне спички, но я покачал головой:

– Оставьте себе. У меня здесь, в Америке, скапливаются целые груды спичечных коробков.

– Угу.

Он сел рядом и затянулся. Когда докурил до середины, сбил огонек о бетон, затушил, а бычок заложил за ухо.

– Я много не курю, – сказал он. – Но жаль выбрасывать.

По улице пронесся автомобиль, виляя из стороны в сторону. В нем сидели четверо молодых людей; те, что впереди, оба крутили баранку и смеялись. Стекла на окнах были опущены, и я мог слышать смех и выкрики тех, кто сидел сзади («Га-а-ари, ну ты, жопа! Какого ххххрена… о-о-о… твою…)», – и пульсирующий ритм рока. Я не смог определить, что это была за песня. Машина, сделав петлю, исчезла за поворотом.

Вместе с ними пропали и звуки.

– Я твой должник, – сказал человек на скамейке.

– Простите?

– Я должен тебе. За сигарету. И за спички. И денег ты не взял. Я твой должник.

Я смущенно пожал плечами.

– Но это же просто сигарета. Мне кажется, если угощать людей сигаретой, то когда вдруг у самого не будет, может, кто-то тоже угостит. – И я засмеялся, чтобы показать, что это почти шутка, хоть я и не шутил. – Так что не беспокойтесь.

– М-м-м. Хочешь, расскажу историю? Правдивую историю. Прежде истории были хорошей платой. Но в наше время… – Он слегка пожал плечами.

Откинувшись, я сидел на скамейке, ночь была теплой; я посмотрел на часы: было около часа ночи. В Англии уже занимался холодный новый день, будний день для тех, кто, утрамбовывая снег, торопится на работу; еще несколько стариков и бездомных, должно быть, умерли этой ночью от холода.

– Конечно, – ответил я. – Расскажите.

Он покашлял, показал в улыбке белые зубы, сверкнувшие в темноте, и начал:

– Первое, что я помню, было Слово. И Слово было Богом. Иногда, когда мне действительно очень плохо, я вспоминаю, как Слово звучало в моей голове, наделяя меня образом, придавая мне форму, даруя жизнь.

Слово дало мне и тело, и глаза. А когда открыл глаза, я увидел огни Серебряного города.

Это случилось в комнате, серебряной комнате, в которой никого не было, кроме меня. Передо мной было окно, от пола до потолка, открытое в небо, и в окно я мог видеть башни Города, а на его окраине – Тьму.

Не знаю, как долго я там ждал. Но нетерпения вовсе не испытывал. Я это помню. Я как будто ждал, что меня призовут; и знал, что однажды так и случится. А если бы до конца времен меня так и не призвали, что ж, это тоже было бы хорошо. Но меня должны были призвать, я был в том уверен. И тогда я узнал бы свои имя и предназначение.

В окно я видел серебряные башни, и во многих из них были окна; а в тех окнах я мог видеть таких же, как я. Так я узнал, как я выгляжу.

Вы никогда не подумаете, глядя на меня, но я был тогда прекрасен. С тех пор как я спустился в мир, прошло очень много времени.

А тогда я был выше, и у меня были крылья.

Огромные мощные крылья с перьями цвета перламутра. Они росли у меня меж лопаток. Они были так хороши, мои крылья!

Порой я видел, как такие же, как я, покидали кельи и отправлялись по своим делам. Я видел, как они парили в небе, перелетали от башни к башне, выполняя задания, какие я едва мог себе представить.

Небо над Городом было прекрасным. Оно было светлым, хотя и без солнца, возможно, свет исходил от самого Города; и свет этот постоянно менялся. То он был цвета олова, то латуни, то мягким золотистым, то спокойным аметистовым…

Он замолчал. Посмотрел на меня, наклонив голову. В его глазах что-то мелькнуло, и я вдруг почувствовал страх.

– Вы знаете, что такое аметист? Такой фиолетовый камень?

Я кивнул.

Под ложечкой у меня засосало.

Мне вдруг пришло в голову, что человек этот вовсе не сумасшедший; и это встревожило меня гораздо сильнее.

Между тем он вновь заговорил.

– Не знаю, как долго я ждал в моей келье. Но время ничего не значило. Во всяком случае тогда. Мы обладали всем временем этого мира.

Следующее важное событие – это когда мне явился ангел Люцифер. Он был выше меня ростом, крылья у него были огромными, а оперение безупречным. У него была кожа цвета морского тумана, волнистые серебряные волосы и прекрасные серые глаза…

Я называю его «он», но вы должны понимать, что никто из нас не обладал полом в буквальном смысле слова. – Он указал на свой пах. – Там гладко и пусто. Ничего. Сами понимаете.

Люцифер светился. То есть излучал свет, как все ангелы. Они все светятся изнутри, а в моей келье ангел Люцифер сиял, как разряд молнии.

Он взглянул на меня. И дал мне имя.

«Ты Рагуил, – сказал он. – Возмездие Господа»[11].

Я склонил голову, потому что знал, что это правда. Так меня звали. И таково было мое предназначение.

«Случилась… несправедливость, – сказал он. – Нечто из ряда вон. Ты призван».

Он повернулся и взмыл в пустоту, а я последовал за ним, и так мы летели через весь Серебряный город до его окраин, где пролегают границы Города и начинается Тьма; и там, у большой серебряной башни, опустились на улицу, и я увидел мертвого ангела.

На серебряном тротуаре, расплющенное и переломанное, лежало тело. Было видно, что крылья у мертвого ангела тоже изломаны, а несколько перьев уже отнесло ветром в серебряную сточную канаву.

Тело было почти черным. Время от времени в нем еще вспыхивал свет: случайные всполохи холодного огня в груди, глазах или бесполом паху – как последние вспышки навсегда уходящей жизни.