– Это яблоко из сада Гесперид, – тихо сказал Галахад. – Вкусив от него, можно исцелиться от любой болезни или раны, сколь бы глубокой она ни была; снова вкусив, можно вернуть молодость и красоту; вкусив в третий раз, по слухам, можно обрести бессмертие.

Миссис Уайтекер слизнула с руки липкий сок. На вкус он был как тонкое вино.

На одно мгновение ей вдруг вспомнилось, каково это, быть молодой: когда у тебя упругое, стройное тело, которое тебе подвластно, и ты можешь неприлично скоро просто так мчаться по переулку, и когда при виде твоей радости и непосредственности тебе улыбаются встречные мужчины.

Миссис Уайтекер взглянула на сэра Галахада, самого красивого из рыцарей, который сидел на ее кухне, такой прекрасный и благородный.

Она перевела дух.

– Это все, что я вам принес, – сказал Галахад. – И мне не просто было их раздобыть.

Миссис Уайтекер положила на свой кухонный стол наливное яблоко. Она посмотрела на Философский камень, на Яйцо птицы Феникс, и на Яблоко Жизни.

Потом пошла к себе в гостиную и взглянула на каминную полку: на фарфоровую собачку, и на Святой Грааль, и на черно-белую фотографию покойного Генри, без рубахи, улыбающегося, с мороженым в руке, почти сорок лет тому назад.

И вернулась на кухню. Чайник уже засвистел. Ополоснув кипятком заварочный чайник, она положила в него две и еще одну чайную ложку заварки и залила водой. И все это не проронив ни слова.

Наконец повернулась к Галахаду.

– Заберите это яблоко, – твердо сказала она. – Вам не следует предлагать подобные вещи старым дамам. Так не годится. – Она немного помолчала. – Остальное я возьму. Они неплохо будут смотреться на каминной полке. Две вещи за одну, иначе я не согласна.

Галахад просиял. Он убрал рубиновое яблоко в суму, опустился на колено и поцеловал ей руку.

– Довольно, – сказала миссис Уайтекер.

Она налила им чаю в чашки из своего лучшего сервиза, который доставала по особым случаям.

Чай они пили в молчании.

А когда с ним было покончено, перешли в гостиную.

Галахад перекрестился и забрал Святой Грааль.

Миссис Уайтекер поставила на его место Яйцо и Камень. Яйцо немного кренилось на одну сторону, и его пришлось прислонить к фарфоровой собачке.

– Смотрятся очень мило, – сказала миссис Уайтекер.

– Да, – согласился Галахад. – Очень мило.

– Может, возьмете с собой чего-нибудь? – спросила она.

Он покачал головой.

– Хотите кекса? – предложила она. – Может статься, сейчас вы решите, что вам его совсем не хочется, а через несколько часов будете ему рады. И возможно, вам следует зайти в одно место. Давайте-ка, я вам его заверну.

Она проводила его до крохотной туалетной комнаты в конце коридора, а сама пошла на кухню со Святым Граалем в руках. В кладовке у нее осталось с Рождества немного оберточной бумаги, она завернула в нее Чашу и перевязала бечевкой. Потом отрезала большой кусок кекса с цукатами и орехами и положила его в коричневый бумажный пакет, вместе с бананом и ломтиком сыра в серебряной фольге.

Когда Галахад вышел, она передала ему бумажный пакет и Святой Грааль, а потом поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку.

– Ты хороший мальчик, – сказала она. – Будь осторожен.

Он обнял ее, и она выпроводила его из дома и захлопнула дверь. Налила себе еще чашечку чая и тихо плакала в бумажный платочек, слушая цоканье копыт по Хоуторн Креснт.

В среду миссис Уайтекер никуда не выходила.

А в четверг отправилась на почту за пенсией. И на обратном пути зашла в «Оксфам».

Женщина за кассой была ей незнакома.

– А где Мэри? – спросила миссис Уайтекер.

Женщина с подкрашенными в синеву седыми волосами и в синих очках, на оправе которых посверкивали звездочки, покачала головой и пожала плечами.

– Сбежала с молодым человеком, на лошади. Хм. Я вас спрашиваю. Мне сегодня нужно быть в центре, в «Хасфилде». Меня сменит мой Джонни, пока мы найдем кого-нибудь еще.

– Ну, – сказала миссис Уайтекер, – это хорошо, что она нашла себе молодого человека.

– Ей-то, может, и хорошо, – сказала дама на кассе, – а кое-кому сегодня нужно быть в «Хасфилде».

На полке у задней стены миссис Уайтекер обнаружила старый, весь в пятнах, серебряный сосуд с длинным носиком. Приклеенный сбоку ценник свидетельствовал, что он оценен в шестьдесят пенсов. Сосуд был похож на гладкий, удлиненный заварочный чайник.

Она взяла еще один роман из серии издательства «Миллс энд Бун», который прежде не читала. Он назывался «Ее одинокая любовь». С книгой и серебряным сосудом подошла к кассе.

– Шестьдесят пять пенни, дорогуша, – сказала кассирша, взяв у нее из рук сосуд и разглядывая его. – Забавная старая вещица, не правда ли? Этим утром поступила. – На боку сосуда и ручке изящной вязью были выгравированы иероглифы. – Это, должно быть, соусник.

– Нет, не соусник, – сказала миссис Уайтекер, которая точно знала, что это такое. – Это лампа.

Коричневой бечевкой к ручке было привязано маленькое, ничем не примечательное медное колечко.

– Вообще-то, – сказала миссис Уайтекер, – я, пожалуй, возьму только книгу.

Она заплатила пять пенсов за роман и отнесла лампу на место, туда, где ее нашла. В конце концов, сказала себе миссис Уайтекер по дороге домой, мне было бы некуда ее поставить.

То, что я сейчас расскажу, правда.

Десять лет назад, а может, годом раньше или позже, я вынужден был остановиться в Лос-Анджелесе на моем долгом пути домой. Дело было в декабре, а погода в Калифорнии была теплой и приятной. Зато Англия оказалась во власти туманов и метелей, и самолеты там не приземлялись. Каждый день я названивал в аэропорт, и каждый день мне предлагали еще денек подождать.

И так продолжалось почти неделю.

Мне только что перевалило за двадцать. Оглядываясь сегодня на всю мою жизнь, прошедшую с тех пор, я испытываю неловкость, как если бы получил от кого-то непрошеный подарок: дом, жену, детей, призвание. И честно говоря, все это не имеет ко мне никакого отношения. Если правда то, что каждые семь лет каждая клетка нашего тела умирает и замещается новой, значит, я и в самом деле унаследовал свою жизнь от другого, мертвого человека; а прегрешения тех дней прощены и похоронены вместе с ним.