Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гармошка дверей закрылась, автобус тронулся с места. Бриджит сидела напротив Николаса. Голые ноги, прикрытые нелепой юбкой, были стройными, длинными и золотистыми. Он мысленно отделил их от остального тела, по-прежнему возбужденный их доступностью. Он скрестил ноги и незаметно поправил трусы, смявшиеся под жестким вельветом брюк.
Лишь вспомнив, кому принадлежат эти длинные золотистые ноги, он сообразил, что мимолетная эрекция — слишком неудобное и незначительное вознаграждение за постоянную раздражительность. Более того, окинув взглядом бахромчатые рукава черной замшевой куртки и скучающее, упрямое выражение лица Бриджит, он ощутил отвращение и отчужденность. Зачем он везет это смехотворное создание в гости к Дэвиду Мелроузу, человеку с безупречным вкусом и невероятному снобу?
В терминале пахло дезинфицирующими средствами. Женщина в синем комбинезоне водила по сверкающему полу полировальной машиной; негромко жужжали щетки, начищая черные и коричневые полупрозрачные вкрапления в дешевом белом мраморе. Бриджит, все еще укуренная, одурело уставилась на цветные пятна, словно на кремневые и кварцевые звезды в белом небе.
— Что ты там увидела? — раздраженно спросил Николас.
— Офигительный пол, — ответила Бриджит.
На паспортном контроле она долго искала паспорт, и Николас с трудом сдерживался, чтобы не начать скандал перед встречей с Элинор.
— Странным образом в этом аэропорту сначала выходят в зал прилета и лишь потом получают багаж, — объяснил Николас. — Наверное, Элинор ждет нас там.
— Ничего себе, — сказала Бриджит. — Если бы я была контрабандистом… — Выдержав паузу, но не услышав возражений, она продолжила: — Я бы только сюда и летала. В зале прилета легче легкого передать кому-нибудь контрабанду в ручной клади, а потом отправиться на таможню за своим законным багажом.
— Я восхищен твоим творческим мышлением, — сказал Николас. — Ты сделала бы великолепную карьеру в рекламном агентстве. А что касается контрабанды, у марсельских властей есть чем заняться, вместо того чтобы искать ее в дамских сумочках. Не знаю, известно ли тебе, что…
Бриджит его не слушала. Николас снова превратился в занудного мудака. Он всегда был такой, когда нервничал. Вообще-то, он и по жизни был такой, только не в постели и не когда за кем-нибудь ухлестывал. Приотстав, Бриджит показала ему язык. Мэ-э-э… Тоска.
Она заткнула уши и уставилась на свои непослушные ноги, а Николас уверенно шествовал вперед, ядовито комментируя нечто, все более и более отдаленное от робкого замечания Бриджит про контрабанду.
Бриджит подняла взгляд и увидела знакомую фигуру у колонны рядом с газетным киоском. Барри. Он всегда чувствовал, когда на него смотрят, и, в зависимости от настроения, объяснял эту способность паранойей или экстрасенсорным восприятием.
— Бриджит! С ума сойти.
— Барри! Все, что тебе нужно, — это любовь! — Бриджит прочла вслух слова на футболке Барри и расхохоталась.
— Нет, правда, с ума сойти, — сказал Барри, тряхнув длинными черными патлами. — Я только сегодня утром о тебе вспоминал.
Для Барри, который вспоминал о Бриджит каждое утро, встреча с ней в аэропорту стала еще одним свидетельством проявления силы мысли.
— Мы едем в Арль на фестиваль прогрессивного джаза, — сказал он. — Поехали с нами, а? Будет здорово. Там выступает Бакс Миллерман.
— Ух ты! — выдохнула Бриджит.
— Знаешь, я на всякий случай дам тебе номер Этьена. Я у него остановлюсь. Может, встретимся.
— Ага, — сказала Бриджит. — Классно.
Барри вытащил большой листок папиросной бумаги «Ризла» и накорябал на нем телефонный номер.
— Главное, ты ее не выкури, — пошутил он. — А то ты меня не найдешь.
Бриджит дала ему номер телефона Мелроузов, зная, что Барри туда не позвонит и что предложенная встреча все равно не состоится.
— А ты здесь давно? — спросила она.
— Дней десять. Я тебе только одно посоветую: не пей розового. В здешнем вине столько химии, что с похмелья колотит похлеще, чем после винта.
Над самым ухом Бриджит раздался голос Николаса:
— Где тебя носит?! Совсем совесть потеряла, смоталась куда-то, а я ищу тебя по всему аэропорту, таскаюсь с чемоданами уже минут пятнадцать! — Николас сердито уставился на нее.
— Надо было взять тележку, — сказал Барри.
Николас посмотрел на него как на пустое место:
— Никогда больше так не делай, иначе я… А, вот и Элинор!
— Николас, извини, пожалуйста. Мы заглянули в парк аттракционов, покататься на колесе обозрения, а нас случайно отправили на второй круг, представляешь?
— Ты в своем репертуаре, Элинор. Тебе всегда достается больше развлечений, чем ты думаешь.
— Ну, мы все-таки успели. — Элинор помахала Николасу и Бриджит, выводя круги раскрытой ладонью, будто мойщица окон. — Познакомьтесь, это Анна Мур.
— Привет, — сказала Анна.
— Как поживаете? — сказал Николас и представил Бриджит.
Элинор повела всех к автомобильной стоянке, и Бриджит послала Барри воздушный поцелуй.
— Чао! — сказал Барри, тыча пальцем в уверенное заявление на своей футболке. — Не забудь.
— С кем это беседовала твоя подруга? — спросила Элинор. — Очаровательный юноша.
— Он летел вместе с нами, — ответил Николас, раздосадованный тем, что Барри оказался в аэропорту и что Бриджит, наверное, успела договориться с ним о встрече. Он попытался отогнать дурацкие мысли, но безуспешно, и, как только все уселись в машину, прошипел: — О чем ты говорила с этим типом?
— Барри никакой не тип, — возразила Бриджит. — Поэтому он мне и нравится. И если хочешь знать, он сказал: «Не пей розового, в нем столько химии, что с похмелья колотит похлеще, чем после винта».
Николас резко повернулся и устремил на Бриджит убийственный взгляд.
— Между прочим, он совершенно прав, — сказала Элинор. — Надо было пригласить его на ужин.
7
Проследив, как Патрик сбежал из библиотеки, Дэвид пожал плечами, присел к фортепиано и начал импровизировать фугу. Ревматические пальцы возмущались при каждом ударе по клавишам. На крышке фортепиано пойманным облачком стоял стакан пастиса{22}. Боль мучила Дэвида весь день и будила его по ночам, если он ворочался. Будили его и кошмары; он так громко стонал и вскрикивал, что его бессонница проникала в соседние спальни. Легкие тоже никуда не годились, и, когда его настигал приступ астмы, в груди хрипело и свистело, а лицо опухало от кортизона, который должен был снять спазмы в бронхах. Задыхаясь, Дэвид останавливался на лестничной площадке, не в силах вымолвить ни слова и обшаривая взглядом пол, словно бы в поисках воздуха.